– Ты кладбище помнишь? – спросила Вера.

– Конечно.

– А склеп фон Торнов?

– Черный такой. Из мрамора вроде…

– Вот-вот. А свои рассказы про баронессу Амалию?

– Ну, еще бы! Эта Амалия, типа, ведьмой была.

– Ты еще говорила: если прийти к склепу ночью, в ненастье, залезть внутрь и попросить Амалию о чем-нибудь, то желание непременно исполнится.

– Что-то такое припоминается. Это мне бабуська рассказывала. Бабуська много сказок знала. Как вечерами начнет болтать, заслушаешься. Только я все же не понимаю, что вам от меня нужно?

– Я вот так и поступила, – потупившись, произнесла Вера.

– Как поступила?

– Пошла ночью на кладбище и попросила…

– У Амалии?

– Ага.

– Ну, ты даешь! И что же попросила?

– Мужа.

– Мужа?! Нашла что просить. Была бы я на твоем месте, попросила, чтоб его, мерзавца, забрали к чертовой матери. Какой от него толк? Зарабатывает мало, выпивает… На баб посторонних заглядывается. Да только ли заглядывается? Уж не знаю, что и думать. Одно слово, урод! Да плевать мне на него. Дальше чего было? Дали тебе мужа?

– В том-то и дело…

– Этого, что ли? – Катя оценивающе оглядела Жюля Верна. – Очень даже неплох. Так ты меня на свадьбу звать приехала?

– Нет, не этого она мне прочит, а другого.

– А ты?

– Он мне не нравится.

– Так ей и скажи.

– Сказала уже. Другого она не желает. Говорит, самого подходящего для тебя отыскала. А я за него не пойду.

– Вот стерва!

– Помоги мне, пожалуйста.

– С радостью, но как? Сводничеством я не занимаюсь.

– Помоги избавиться от этой Амалии.

– Э-э, дорогуша! С удовольствием бы. Да я в этом ничего не понимаю. Вот бабуська, та – другое дело.

– А где бабуська? – спросил Жюль Верн.

– Да где ж ей быть? В своей комнате лежит.

– Поговорить с ней можно?

– Почему бы и нет? Она, правда, малость того… С тараканами в голове. Целыми днями молчит, а то шептать чего-то начинает. Ходит, зараза, по квартире из угла в угол и шепчет, шепчет… А чего шепчет, не разобрать. Годков-то ей, считай, девяносто. Но на это не стоит обращать внимания. Коли разговорить ее, так потом не остановишь. Хорошо бы ей налить рюмашку для разгону. Только у меня нет. Мужик мой, скотина, если дома спиртное завелось, враз найдет. Прячь не прячь, носом, гад, чует.

– А у меня с собой есть, – заявил Жюль Верн, пошел в прихожую и вернулся, неся в руках чекушку. – Хватит столько?

– Вполне, – ответствовала Катя. – Пойду посмотрю, что там бабуська делает.

– А ты предусмотрительный, – с добродушной насмешкой произнесла Вера, обращаясь к Жюлю Верну. – Водкой вон запасся.

– Всегда таскаю в кармане мерзавчик на всякий случай. Ведь не знаешь, когда пригодиться сможет.

– Бабуська не спит и поговорить с вами может, – сообщила вернувшаяся Катя. – Я ей сказала, зачем пришли, так она обрадовалась. Скучно ведь целыми днями по дому бродить или в телик пялиться. Идемте.

В бабуськиной комнате царила спартанская нищета. Здесь имелись лишь кровать, тумбочка и пара стульев, а из предметов роскоши настенный коврик с пасущимися оленями. В комнате кисло пахло старухиными юбками и давно не мытым телом.

Сама же бабка, в отличие от внучки, оказалась высокой и костистой, а вид имела суровый и даже как бы надменный. Только голубые глаза по-молодому поблескивали на изборожденном глубокими морщинами лице.

Старуха с любопытством взирала на гостей.

– Прихворнула я чего-то, – в ответ на приветствие сообщила она.

– А мы вас полечим, – заявил Жюль Верн.

– Сию минуту все организую, бабуся, – засуетилась Катя.

Вскоре на тумбочку был поставлен жостовский, расписанный кроваво-красными розами поднос, на котором высилась старинная рюмка мутно-голубого стекла, имелись тарелка с кислой капустой, сдобренной луком и постным маслом, наполовину опустошенная селедочница и кусок черного хлеба.

Жюль Верн откупорил бутылку и налил старухе полную рюмку.

– Ваше здоровье, – чинно произнесла она, одним глотком выпила рюмку, ухнула и громко испортила воздух.

– Фу, бабуська! – поморщилась Катя. – Как не стыдно! При чужих-то людях.

– Ничего, – отозвалась старуха. – Воздух чище будет. А то тухлятиной который день воняет. Катюшка полы помыть ленится. Так чего вам, милые, из-под меня надоть?

– Расскажи им про старое кладбище.

– Про кладбище-то? Это можно. Только, молодец, – обратилась она к Жюлю Верну, – налей-ка мне еще рюмашку.

– А как вас величать, бабушка? – поинтересовался Жюль Верн, выполняя требуемое.

– Зовут ее Ефросинья Филипповна, – сообщила Катя. – Можно просто: баба Фрося.

Последовал еще один стремительный глоток, потом бабка захрустела капустой. Вера обратила внимание: зубов у старухи во рту еще довольно много.

– Про кладбище рассказывать можно долго, – сообщила баба Фрося. – Чего вас на ем интересуеть?

– Про ведьму им расскажи, – ввернула Катя.

– Про Амальку безбожную? Охотно, ребятки, охотно. Эта самая Амалька родных сестриц извела. Со свету сжила, другими словами. Ну, ее и прикончили. Батюшка родный приказал, а женишок ейный исполнил. Так, без креста, без отпевания, и схоронили. Ночью гроб притащили и в склепину засунули. И стала та Амалька заложной покойницей. Неприкаянной, другими словами. В ад Сатана ее не взял, а на небо вовсе путь заказан. Вот и бродит она по земле, людям пакостит.

– А почему ее в ад не взяли? – полюбопытствовала Вера.

– Думаю, потому, что ее на освященной земле схоронили, – сказала баба Фрося. – А таким на кладбище не место. За оградой таковских закапывать надобно. Но они богатые были. Че хотели, то и делали. Там и другие такие имеются. Вот, скажем, купец Брыкин. Опился до того, что синий огонек изо рта показался. Мальчишка еще, который заживо в смоле сварился. Это уже в нашу пору случилось. Мальчишка-то чего удумал… Ловил кошек или там собачонков, залазил на леса и животину эту с верхотуры кидал в бак с кипящей смолой, смотрел, значит, как она мучается подыхая. Вот его Господь и покарал. Сам следом свалился. Ну и другие некоторые имеются. Вот они ночами встают из могил и бродят. Добрым людям вред приносят.

– А вот я слышала: если эту Амалию попросить о чем-либо, может помочь.

– Если правильно просить, – отозвалась старуха, – тогда навстречу пойдеть. Только от помощи этой не больно-то прок будет.