Бериан не стал подводить Марину к королевской чете, на ее немой вопрос он послал ей мысль:

— «Королева ненавидит красивых женщин. Лакиль она особенно презирала, даже пыталась пару раз отравить».

— «За что?» — изумилась девушка, тайком разглядывая королеву, посылавшую в ее сторону нелестные взгляды.

— «За короля. За кого же еще? До женитьбы, которую, между прочим, король и устроил, Лакиль являлась его фавориткой».

— «Любовницей?»

— «Да, за это королева тебя, то есть ее и ненавидит. Она ревнива как мегера, но согласись, ее ревность небеспочвенна. У нее даже фрейлин красивых нету, только потому, что король слишком часто тянет ручки к их ножкам».

— «Так что, мне надо флиртовать с королем и отвечать на его милость?»

— «Нет, после рождения мертвого ребенка от короля Лакиль спит только с мужем и рожает детишек только от него, об этом все знают. И о том, что она прогнала его величество из своего дома, тоже все знают. Высшему обществу скучно, вот они и занимаются сплетнями, обсуждая самые пикантные подробности».

Они перестали переговариваться, когда подошли к небольшому каменному фонтанчику в виде трех чаш, на которых сидели каменные птички. Марина заметила, что Бериан придирчиво рассматривает фонтан и кривится, словно ему что-то не нравится. Он критично потрогал птичку, будто хотел отломать ей крыло и переделать. Она впервые замечала за ним эту черту, до этого вампир хорошо скрывался.

— Прекрасная работа самого Ладоджио, — подошел к ним кудрявый щеголь в серебряном костюме и с закрученными усами. Карие глаза полны насмешливых искорок. Нос с горбинкой и тонкие губы. Он держал в руке, украшенной перстнями, хрустальный бокал с темно-красным вином.

— Мне больше нравится реализм, — выдохнул Бериан.

Щеголь засмеялся.

— Реализм вышел из моды.

— Мода — понятие относительное, недолговечное. А прекрасное останется в веках.

— Забыл представиться, маркиз Затдет, из северных провинций, — протянул руку щеголь.

— Лаэль, — едва коснулся пальцами пальцев маркиза вампир. В «Золотой миледи» здороваясь, не брались полностью за ладони, касались лишь кончиков пальцев, а то и вовсе не подавали руки. — А это моя жена Лакиль, с некоторых пор она лишалась голоса и не может почтить нас прелестным пением.

— Сочувствую. В одном вы правы, Лаэль, — продолжил прежний разговор маркиз, — я как-то посетил замок одного богатого человека, коллекционировавшего вещи сделанные белыми вампирам и веронами. Вы же знаете, как их работа высоко ценится, и те и другие работают в реализме. Они не признают другого стиля. Так вот, этот человек рассказывал мне шокирующие вещи. Он побывал в мире белых вампиров на экскурсии. Вы не представляете, — захихикал, — они раздают свои работы даром, у них нет ни экономики, ни денег, ни власти, ничего. За еду, он не платил. Ешь что хочешь — они не против. Вероны на этот счет немножко другие, но тоже странный народ. У них нет нищий и богатых. Фантастика, не правда ли? В это с трудом верилось, но он был так убедителен. Прекрасный был человек.

Марина скромно отворачивалась. То, что было для этого человека фантастикой для нее давно истина. Он и малого не знал о том, как живут белые вампиры и что они за существа.

— Почему вы говорите о нем в прошедшем времени? — нахмурился Бериан и взял себе бокал белого вина с подноса слуги.

— Потому что этот человек мертв, — хмыкнул щеголь, — его убили и обокрали, что неудивительно! Он держал дома целое состояние! Пусть он не платил за их работы, а брал даром, все равно он был слишком беспечен. Посмотрите, — протянул руку и показал сапфировый браслет. Марина едва не ахнула. Браслет был прекрасный, переливался всеми гранями, тончайшая работа. Ни единого шва и помимо этого тонкий рисунок веточки растения. — Этот браслет стоил мне кучу золота, но он того стоил, достаточно посмотреть на восторженное лицо вашей супруги. У нас гениального во всех отношениях мастера, что сотворил это совершенство на моей руке, называют Стеклянный мастер.

— Почему стеклянный?

— Он в основном работает со стеклом любых видов, драгоценными и полудрагоценными камнями, обычными камушкам. Очень редко берется за мрамор, гранит и металлы. Наши мастера буквально желчью исходят. Даже тот же Ладоджио использует свой стиль, — дотронулся до фонтана, — все, для того, чтобы переплюнуть его, Стеклянного мастера! Во многих мирах мечтают заполучить его. Готовы даже выкрасть мастера из мира белых вампиров. Запереть в золотую клетку, чтобы он работал и творил. Сколько не пытались уговорить или подкупить белых вампиров они так и не выдали его, молчат. И нам приходиться довольствоваться только придуманным нами именем и его прекраснейшими работами.

— У белых вампиров много мастеров, — хмуро заметил вампир и отпил из бокала вина.

— Но то художники, певцы и музыканты, но он-то скульптор и гений в одном лице! — не сдавался маркиз и погладил усы. — Никто не спорит, что у белых вампиров полно гениев, о которых мы можем только мечтать. Но даже у них бывают свои гении на порядок выше остальных. О нем будут говорить в веках. Ни за чьи работы столько не лилось крови и не сыпалось золота, сколько за его работы. Говорят, такой же успех имел хранитель равновесия Кантор, но насколько мне помнится, он строил здания, а не отдельные вещицы. А может, он ожил или мы имеем дело с его потомком?

— Картины его отца тоже имели популярность.

— О да, короля драконов в этом деле еще никто не переплюнул. И почему все они работали в реализме? Странно.

— Может потому что любили истину, а не ее искажение?

— Но работы в другом стиле отражают внутреннюю суть.

— Вы хотите сказать, что картины короля драконы не отражали внутреннюю суть?

— О нет, ни в коем случае! — замотал кудряшками. — Его критиковать не имеет права никто! Никто! — поднял палец для увеличения эффекта. — Он был гений, равного которому не родилось на свете, разве что Стеклянный мастер его перевоплощение. Он мог передать все! Мельчайшую деталь, мельчайшее чувство! Когда смотришь на его картины, кажется, что личность изображенное на ней сойдет с холста и скажет: «Привет, как дела?»

— Вы видели его картины?

— Я видел портрет его жены, исполненный его рукой. Страшная женщина, в смысле, — глупо захихикал, — она не уродина, но и сильной красавицей ее не назовешь, как, к примеру, ее дочерей. В ней было что-то такое, что притягивало взгляд. И ты смотришь на нее, словно видишь свое отражение в ее страшных глазах, отражение своей жизнь. Смотришь и поражаешься, насколько омерзителен ты в этом отражении. Сила этой необыкновенной женщины поражала и ужасала одновременно. Я еще видел портрет королевы фениксов, но там сам огонь на тебя смотрит, пламя и много того, чего я так и не понял. На другие портреты еще восьми прародительниц хранителей я не решился глянуть. Вообще редко кто доходит до третьей картины. Необыкновенный опыт.