Гибель «Непобедимого»

Одно заграждение из 20 мин, тайно установленное османами, уничтожило три линейных корабля союзного флота — среди них броненосец «Непобедимый» — в ходе драматического сражения в Дарданеллах 18 марта 1915 года. Союзным кораблям удалось спасти бо́льшую часть экипажа «Непобедимого», прежде чем османские артиллеристы пустили корабль ко дну.

Увидев, что один корабль затонул, а три других получили тяжелые повреждения, османские артиллеристы принялись с удвоенным рвением обстреливать беспомощные суда. Один меткий снаряд угодил в погреб боеприпасов на «Сюффрене», вызвав мощный взрыв, от которого погибли 12 матросов. Экипаж успел затопить погреб, чтобы предотвратить дальнейшие взрывы, однако корабль едва держался на плаву. Эскадренный броненосец «Галуа» также сильно пострадал от артиллерийского огня и начал набирать воду. Супердредноут «Королева Елизавета» получил пять прямых попаданий. Как только подбитый «Несгибаемый» ушел из пролива, а выжившие члены команды «Океана» и «Непобедимого» были спасены со своих вышедших их строя судов, адмирал Де Робек поднял флаг, сигнализирующий об общем отступлении.

Одна османская батарея получила особое удовлетворение от участия в разгроме англо-французского флота. Орудия с несчастного броненосца «Мессудие», торпедированного британской подлодкой в декабре 1914 года, были спасены со дна пролива и установлены на импровизированной фортификации, названной в честь затонувшего корабля. Выжившие корабельные орудийные расчеты, собравшиеся на батарее «Мессудие», яростно обстреливали вражеские корабли, пока у них не кончились боеприпасы. Капитан Шефик, артиллерийский офицер с «Мессудие», вспоминал, с какой великой радостью он наблюдал за поражением англо-британского флота. «Битва была выиграна, — ликовал он. — Мы отомстили за гибель нашего корабля!» Турецкие артиллеристы продолжали стрелять по дрейфующему «Океану» и «Несгибаемому», пока те не погрузились в морскую пучину, присоединившись к «Буве» (и «Мессудие»)[226].

Когда последний корабль союзников покинул Дарданеллы, обороняющиеся едва ли могли в полной мере оценить масштабы и значимость того, что они совершили. По сути, это была первая победа османов в мировой войне. Ликующие орудийные расчеты забирались на брустверы своих батарей и кричали традиционное турецкое приветствие: «Padişahım Çok Yaşa!» («Да здравствует наш султан!»). Однако реакция в Стамбуле и других городах Османской империи была весьма сдержанной. Американский посол в Стамбуле рассказывал, что полиции приходилось ходить от дома к дому и призывать горожан вывешивать флаги в честь победы. Не было ни парадов, ни спонтанных демонстраций.

Молодой турецкий лейтенант Хаккы Суната узнал о победе в Дарданеллах, когда сидел в кофейне и писал письма своим друзьям. Впоследствии он вспоминал: «На тот момент мало что было известно об этом сражении, и никто не мог оценить масштабов урона, который был нанесен врагу. Я думаю, что поначалу даже правительство не могло понять всю значимость этого события, поэтому воздерживалось представлять его как большую победу». Генеральный штаб сделал серию заявлений для стамбульской прессы, отметив свирепость атаки противника и героизм османской армии, защитившей родину от самого мощного флота в мире. Однако османы не верили, что все закончилось, и ожидали, что корабли союзников вернутся на следующий день, чтобы возобновить операцию[227].

Британцы и французы, в свою очередь, были ошеломлены масштабами своего поражения. Они потеряли три крупных корабля, три других были настолько сильно повреждены, что фактически утратили боеспособность; более 1000 моряков погибли и еще сотни получили ранения. Союзный флот сократился на треть за один только день сражения, тогда как османским позициям не был нанесен сколь-нибудь существенный урон. Хотя британцы и французы этого не знали, османы вышли из боя почти невредимыми. Их внутренние артиллерийские батареи фактически не пострадали, минные поля между мысом Кепез и узкостью у Чанаккале остались нетронутыми, а потери не превышали 150 человек убитыми и ранеными. Поражение 18 марта положило конец военно-морской операции в Дарданеллах и заставило союзников сосредоточиться на плане наземной кампании[228].

Чтобы оценить сложившуюся ситуацию, 19 марта в Лондоне собрался Военный совет. После фиаско в Дарданеллах сэр Иэн Гамильтон, главнокомандующий Средиземноморскими экспедиционными силами, убедил лорда Китченера в том, что пролив нельзя взять силами одного только военно-морского флота. По его убеждению, чтобы оккупировать Галлиполийский полуостров и заставить замолчать пушки, дав возможность кораблям безопасно войти в пролив и дойти до Стамбула, необходима была большая сухопутная армия. Не могло быть и речи о том, чтобы Британия отказалась от наступления на залив после столь сокрушительного поражения. Однако Королевский флот не мог больше позволить себе таких потерь. И хотя Китченер поначалу был категорически против того, чтобы перебрасывать армию с Западного фронта на еще один новый фронт, теперь он не видел альтернативы. «Вы знаете мою позицию, — сказал Китченер Гамильтону. — Я считаю, что Дарданеллы нужно взять, и, если для этого требуется большая военная операция на Галлиполийском полуострове, она должна быть предпринята, чтобы довести дело до конца». На эту кампанию Китченер выделил 75 000 пехотинцев[229].

Между тем Россия фактически бросила своих союзников в их стамбульской кампании. Поскольку британские и французские корабли не смогли войти в Мраморное море, царская армия не стала атаковать Босфор с севера. Помимо незначительных демонстративных ударов по побережью Черного моря русские мало что сделали для того, чтобы помочь союзникам в Дарданеллах. Правда, официальный британский историк Галлиполийской компании великодушно отметил, что «страх перед высадкой русских войск удерживал три турецкие дивизии на Босфоре почти до конца июня», тогда как в противном случае эти войска могли быть отправлены на защиту Дарданелл[230].