А потом Билли и вовсе снял напряжение, добавив:

— И вообще, как еще я мог отсрочить уплату налогов!

Шутка была встречена смехом и аплодисментами. Билли не понял, что я говорил о себе, а не о его концерте. Вот такие они, звезды, все мысли только о себе, любимых.

Я почти кожей ощущал симпатию, изливавшуюся на нас из зала. Стало ясно, что Билли не будет портить всем настроение, выясняя со мной отношения на сцене. Маэстро Легкого Семейного Развлечения не намерен был устраивать дикий скандал в прямом эфире, чтобы все видели, какой он злопамятный. Все это он приберег на потом. Нет, дошло до меня, сначала этот подлец даст мне помучиться. Он решил продемонстрировать, какая пропасть разделяет нас: вот он, с его почти магической властью над публикой, и вот я, провалившийся несмотря даже на ворованный шедевр.

— В общем, Джимми, ты тут вроде бы развлекал почтенную публику, прежде чем тебя грубо прервали. Я уйду, пожалуй, а ты заканчивай номер. — И Билли повернулся к залу: — А потом мы с вами выясним, кто следующий кандидат на главный шок в его жизни!

Я слабо запротестовал, но Билли убежал, оставив меня одного в центре сцены. Я увидел, как улыбка исчезла с его лица, едва он вышел за кулисы, где ему дали полотенце, чтобы вытереть пот со лба.

Теперь я стоял перед обожателями Билли как приговоренный к смерти. Ладно, может, они не знают пока моей тайны, но скоро все выяснится и я стану всенародным посмешищем: фальшивомонетчик, который подделал славу.

— Помните, как Билли Скривенс восстал из мертвых? — будут говорить они друг другу. — Там еще был этот как бы юморист, который прославился, уверяя, что они закадычные друзья, даже сумел пролезть на телевидение и все такое, но он был последнее барахло, так и остался жалким ничтожеством…

— А, точно, а я и забыл о нем. Джимми… как его? Боже, ну и унылое было зрелище!

Вот какая известность ждет меня, когда истекут отведенные четырнадцать с половиной минут славы. Меня оставили на сцене исполнить последний ритуал над моей умирающей карьерой, и палач заставил меня рыть себе могилу на людях. Не найдя контакта с публикой в первом раунде, я был вынужден и во втором встать с ней лицом к лицу. Только теперь публике уже напомнили, что такое настоящий юморист.

— Хм, ну так, на чем мы остановились? — Я в замешательстве почесал затылок, и, странное дело, раздался слабый смех, скорее, пожалуй, из чувства неловкости и сострадания.

Что-то там о компьютерах, припомнил я. Зрители еще загадочно засмеялись — потому что, как выяснилось, покойный Билли Скривенс паясничал у меня за спиной. Что ж, это моя лебединая песня. Деревянным движением я снял микрофон со стойки. Я уже не жаждал любви публики. Пожалуй, я даже испытывал к ней смутное презрение. Мне так хотелось успеха, когда я выходил на эту сцену, но с тех пор, казалось, минули долгие часы. Теперь, решил я, плевать на все с высокой башни.

Первую шутку я пробурчал с равнодушной ухмылкой, даже не пытаясь скрыть безразличие. Но они засмеялись. Наверное, их рассмешила заносчивость юмориста, которую он выставлял напоказ. На бумаге эта шутка не казалась мне самой смешной из всего, что я сказал, но, похоже, моя манера как-то развлекла ее величество Публику. Я оглянулся, почти ожидая увидеть, что за моей спиной Билли Скривенс крадется на цыпочках, а может, принцесса Диана с Элвисом Пресли танцуют танго в глубине сцены. Но я был один. Все еще источая жалкую антипатию, я неохотно выдавил из себя следующую шутку, и они опять засмеялись. Теперь им, кажется, было со мной комфортно; их удивляло и забавляло, что я посмел им грубить.

Тут я впервые подумал, что вряд ли они способны сосредоточиться хоть на одном слове из того, что я говорю, они ведь знают, что Билли в любую секунду может подкрасться. Этим можно было объяснить мой первоначальный провал. Или этим, или тем, что я паршивый юморист. Но как бы там ни было, теперь напряжение пропало, они смеялись над каждой шуткой, взрываясь всякий раз, когда я нажимал кнопку. Реакция на одни остроты была больше, чем я ожидал, на другие меньше, чем они заслуживали, но я нащупал баланс. Я уже не касался ногами земли и вовсю крутил педали. Из меня выходил неплохой эстрадник.

Я сконцентрировался на позе ироничного равнодушия, которая, похоже, заставляла их реагировать на каждое мое слово. Зная, что впереди удачная кульминация, я уверенно сбавлял темп, чтобы заставить их секунду-другую подождать, прежде чем я снизойду с ними поделиться. Я чувствовал, что я тут главный. Могу заставить это море людей затихнуть по моей команде или вызвать волну смеха, которая ударит о берег. Номер я завершил под бешеные аплодисменты и скромно поклонился, слыша, как все больше зрителей кричат: «Бис! Бис!» Не желая испытывать удачу, я решил не исполнять довесок, который Билли предназначал на бис. Хотелось заморозить этот миг. На сцене я в безопасности, подумал я. Меня не посмеют обидеть при всех этих свидетелях. Сведение счетов начнется, когда вернусь за кулисы. Раньше меня приводила в ужас мысль о выходе на сцену, а теперь было страшно уходить. Я помахал публике рукой на прощанье и ступил из света во тьму. У меня не было ни оправданий, ни смягчающих обстоятельств, на которые мог бы сослаться. Я приготовился к тому, что сейчас мне скажет Билли Скривенс.

— Джимми, старина! — хохотнул он — с иронией, как я решил. — Прости, что я так с тобой, сукин ты сын, но ведь отличный вышел концерт, а? Нет, ты признай, ведь просто класс! — И он игриво ущипнул меня за руку, явно в восторге от того, как складывается вечер. — Когда ты вот так к дверям побежал, Джимми, это же сила, весь зал валялся! Ты-то и в страшном сне не думал, не догадывался, что все так повернется?

— Э, нет, не думал, — запнулся я, глядя на него с подозрением.

Он самовлюбленно буркнул, что так и знал.

— Ну, рад тебя снова видеть, Джимми, серьезно. Чертовски надоело прятаться целый год, доложу я тебе. Начинаешь немножко скучать по друзьям. Понимаешь?

Я еще не совсем был уверен, что отвечать. Это что, новое испытание? Он что, снова провоцирует меня на ошибку? Знакомая группа исполняла на сцене свой хит, и солист крикнул: «Пойте, если знаете слова!»

— Гм, ну, приятно снова тебя видеть, Билли, — рискнул я. — И вообще, классно ты всех нас купил.

Ему это понравилось. Я почти услышал, как он мурлычет от удовольствия.

— Знаешь, Джимми, маловато мы виделись перед моим академическим отпуском. Надо бы почаще встречаться.

— Э, ну да. Было бы, гм, недурно.

И я снова уставился на него, а он мне улыбнулся, а потом повернулся к группе на сцене, радостно отбивая ритм ногой в такт музыке.

И вот тут я понял, что Билли Скривенс сумасшедший. Он так одержим собой, что не помнит, с кем знаком, а с кем нет. Он в буквальном смысле не знает своих друзей. Все мои волнения и тревоги основывались на том, что Билли Скривенс — разумный человек, который заметит, что мы с ним ни разу толком не общались. Но газеты называли меня его старым приятелем, и Билли решил, что так оно и есть.