— Это уж точно.

— Поначалу пришлось туго. Не один десяток лет я был ограничен в средствах, но не сдавался. Путешествовал. Мир велик и удивителен, и мне нравится его исследовать. Вот почему у меня не вызывает восторга желание Лилит стать новым Кромвелем.

— Ты просто защищаешь свои капиталы, — проговорил Хойт.

— Да. И буду их защищать. Все это заработано. Кстати, я бегло говорю на пятнадцати языках — очень помогает в делах.

— Пятнадцати? — Хойту показалось, что идти и разговаривать стало легче. — Очень странно. Тебе не давалась даже латынь.

— У меня было достаточно времени, чтобы учиться и наслаждаться плодами обучения. Что я и делаю.

— Не понимаю. Она лишила тебя жизни, лишила человеческой сущности.

— Но дала бессмертие. Возможно, я не испытываю особой благодарности к ней, поскольку сделано это было не ради меня, но и не вижу смысла злиться всю подаренную мне вечность. Мой век долог, а вам уготовано вот что. — Он махнул рукой в сторону могил. — Несколько жалких десятков лет, а потом только прах и тлен.

Каменные руины заросли вьюнком, среди листьев которого торчали шипы и чернели ягоды. Сохранилась только задняя стена. На ней, словно в раме, были вырезаны фигуры, но время и непогода практически стерли их.

Цветы и даже мелкий кустарник, пробившиеся сквозь трещины в камне, опустили пушистые фиолетовые головки, отяжелевшие от дождя.

— Часовня? Мама о ней мечтала.

— И ее построили, — подтвердил Киан. — Но вот что от нее осталось. Как и от всех них. И тех, кто пришел за ними. Камни, мох и сорняки.

Хойт покачал головой. Камни, вкопанные в землю, или положенные плашмя, обозначали могилы. Он шагал среди них по влажной скользкой траве, ощущая под ногами бугристую, много раз перекопанную землю.

Подобно резным фигурам на развалинах часовни, буквы, вырезанные на некоторых могильных плитах, стали почти неразличимыми, а сами плиты заросли мхом и лишайником. Какие-то надписи еще можно было прочесть, но этих имен он не знал: «Майкл Томас Маккена, возлюбленный муж Эллис. Предан земле 6 мая 1825 года». Сама Эллис присоединилась к супругу шестью годами позже. Один из их детей покинул этот мир через несколько дней после появления на свет, а трое других — прожив всего лишь несколько десятков лет.

Томас и Эллис жили и умерли через несколько веков после его рождения. И почти за двести лет до этого момента, когда он стоит здесь и читает их высеченные на камне имена.

Время как река, подумал он, а те, кто ступает в ее воды, так хрупки и незащищены.

Кресты, закругленные камни. Могилы утопали в зарослях сорняков, словно выращиваемых беспечными призраками. Хойт ощущал присутствие этих призраков.

За могильным камнем, едва доходившим ему до колена, разросся розовый куст, усеянный крупными алыми бархатистыми цветами. Сердце Хойта пронзил острый укол, постепенно превращаясь в тупую боль.

Он понял, что стоит у могилы матери.

— Как она умерла?

— Остановилось сердце. Обычное дело.

Хойт невольно сжал кулаки.

— Как ты можешь быть таким спокойным — даже здесь, даже теперь?

— Говорили, что оно остановилось от горя. Возможно. Он ушел первым. — Киан указал на второй камень. — Лихорадка забрала его в равноденствие, осенью, после… моего ухода. Она последовала за ним три года спустя.

— А наши сестры?

— Здесь, все здесь. — Киан махнул в сторону группы надгробий. — И их потомки — по крайней мере, те, кто остался в графстве Клэр. Здесь был страшный голод. Люди мерли, словно мухи, или бежали в Америку, Австралию, Англию — лишь бы подальше отсюда. Эта земля видела страдания, боль, мор, грабежи. Смерть.

— Нола?

Киан помолчал немного, затем продолжил тем же намеренно беспечным тоном:

— Прожила больше шестидесяти лет — долгая жизнь для женщины того времени. Родила пятерых детей. Или шестерых.

— Она была счастлива?

— Откуда мне знать? — В голосе Киана послышалось раздражение. — Я с ней больше не разговаривал. Меня не приглашали в дом, которым я теперь владею. Да и с какой стати?

— Она сказала, что я вернусь.

— Вот ты и вернулся, разве нет?

Голос Хойта теперь звучал ровно, даже холодно.

— Но здесь нет моей могилы. Если я вернусь, она появится? Тут может что-то измениться?

— Парадокс. Кто знает? В любом случае ты исчез — такие ходили слухи. Хотя есть разные версии. В этих краях ты превратился в легенду. Тебя называли «Хойт из Клэра»; правда, графство Керри тоже не прочь заявить на тебя права. Твоя история не так популярна, как легенды о богах или даже о Мерлине, но твое имя упоминается в некоторых путеводителях. Тот круг из камней к северу от дома, через который ты прошел, теперь связывают с тобой и называют Пляской Хойта.

Хойт не знал, гордиться ему или смущаться.

— Это Пляска Богов, и круг существовал задолго до меня.

— Так всегда бывает, когда фантазия превосходит реальность. Помнишь пещеры под утесом, с которого ты сбросил меня в море? Говорят, ты лежишь там, в толще скал, охраняемый эльфами, и время от времени встаешь, чтобы вызвать молнии и ветер.

— Глупости.

— Забавная претензия на славу.

Некоторое время они молчали. Просто стояли рядом — двое удивительно похожих друг на друга мужчин в пропитанном дождем мире мертвых.

— Если бы той ночью я выполнил твою просьбу и поехал с тобой в деревенский паб, чтобы выпить и повеселиться… — У Хойта запершило в горле при этих воспоминаниях. — Но меня интересовала только магия, и мне никто не был нужен, даже ты. Пойди я с тобой, и ничего этого не было бы.

Клан отбросил со лба мокрые волосы.

— Тебе не кажется, что ты слишком много на себя берешь? Впрочем, ты всегда был таким. Если бы ты пошел со мной, скорее всего, Лилит заполучила бы нас обоих. И ничего этого не было бы — тут ты прав, я не спорю.

Выражение лица Хойта привело его в ярость.

— Я что, требую, чтобы ты повинился? Ты мне не сторож и не нянька — ни тогда, ни теперь. Я стою тут, как и много веков назад, проклиная невезение или собственную глупость, позволившую тебе втянуть меня в это дело, когда я рискую получить деревянный кол в сердце, и я буду стоять на этом же месте много веков спустя. А ты, Хойт, — пища для червей. Так кому же из нас улыбнулась судьба?

— К чему вся моя магия, если я не могу изменить всего одну ночь, вернуть одно мгновение? Я должен был пойти с тобой. Умереть за тебя.

Киан вскинул голову, и на его лице проступила ярость, как во время драки.

— Не взваливай на меня свою смерть и свои сожаления.

Но Хойт оставался спокоен.