Межплеменные отношения — одна из проблем, недооценка которой дорого обошлась новому режиму в Афганистане, а может быть, явилась даже определяющей в его поражении.

Своими поспешными действиями, негибкостью, грубостью центральная власть умудрилась сразу открыть несколько фронтов борьбы — с духовенством, торговцами, предпринимателями, землевладельцами. Обострились и межнациональные отношения. Легкость и быстрота взятия власти в Кабуле вскружили голову руководству нового режима, решившему кавалерийским наскоком разрубить тугой узел противоречивых проблем и начать заново, как бы с чистого листа, писать историю страны.

В ходе той же поездки встретился я и с X. Амином. На первой, носящей скорее протокольный характер встрече присутствовала вся советская делегация. Амин был по-восточному учтив и любезен, блистал красноречием. Он произвел хорошее впечатление своей кажущейся демократичностью, подробно рассказал о подготовке и ходе Апрельской революции, пытался обосновать ее неизбежность с позиций марксистско-ленинской теории. Он всячески выделял при этом свою собственную роль, но пару раз упомянул и о заслугах Тараки, подчеркивая свое самое теплое и дружеское отношение к этому человеку.

Тепло говорил Амин и о Советском Союзе, заявляя, что не мыслит себя и Афганистан без тесных связей с нашей страной. «Мы хотели бы всегда и во всем быть вместе с советскими друзьями», — не раз повторял он. Короче говоря, первое впечатление об Амине сложилось вполне благоприятное: такой молодой, энергичный, смелый и открытый собеседник иного мнения о себе оставить и не мог.

Однако вторая встреча с Амином носила уже более предметный характер, и нам бросилось в глаза, что наш собеседник совсем не тот, за кого выдавал себя в первый раз. Вел себя жестче, временами был даже резковатым в оценках, чувствовалось, что он не терпит возражений, явно пытается показать, что именно он является хозяином в стране. Более того, Амин как бы мельком обронил фразу о том, что возникающие проблемы в Афганистане следует решать военным путем. Короче, наше мнение об Амине стало меняться не в его пользу.

Третья встреча с Амином состоялась уже по нашей инициативе в день отлета на родину. Я спросил, не хотел бы он что-либо передать в Москву в дополнение к сказанному ранее? Амин сразу начал с изложения своего видения того, как нужно бороться с врагами в Афганистане. Противников, убеждал Амин, необходимо уничтожать, власть должна быть сильной и беспощадной к тем, кто поднимает на нее руку.

Мне сразу стало ясно, откуда дует ветер. Дело в том, что накануне у нашей делегации состоялась встреча с руководством афганских спецслужб. К этому моменту к нам уже поступили данные о начавшихся в Афганистане репрессиях — участившихся случаях арестов, о применении МВД и службой безопасности мер физического и психологического воздействия на заключенных.

Мною было дано указание нашим представителям выразить решительный протест по этому поводу и заявить о нашем однозначном осуждении подобных методов. К тому же я запретил нашим представителям даже обсуждать вопрос об оказании содействия в задержании ряда лиц афганской национальности на территории СССР и ориентировал товарищей на то, чтобы они на всех уровнях ясно дали понять, что мы не просто осуждаем бесчеловечные методы в работе спецслужб — в случае продолжения такой практики ни о каком сотрудничестве между нами в принципе не может идти и речи.

В последней беседе с Амином мы твердо придерживались этой линии и, несмотря на резкость и безапелляционность его высказываний, прямо заявили, что не разделяем его подхода и осуждаем любую жестокость.

Рано или поздно, предупредил я Амина, политика репрессий бумерангом ударит по новому режиму и лишь усугубит те проблемы, которые стоят сейчас перед ним. Без широкой социальной поддержки революция обречена на провал. Репрессии же способны лишь оттолкнуть массы от правительства и лишить его последней опоры.

Анализируя материалы наших переговоров, мы все сошлись во мнении, что личность Амина представляет собой реальную угрозу для судьбы афганской революции. К сожалению, не все в Москве разделили такие оценки, но последующие события полностью подтвердили правильность наших мрачных прогнозов.

Первым шагом Амина было удаление из руководства всех парчамистов во главе с Бабраком Кармалем. Укрепления власти Тараки Амин стал добиваться путем уничтожения политических противников, причем как действительных, так и мнимых.

На страну обрушилась волна жестоких репрессий. При острейшей нехватке кадров уничтожались военные, в первую очередь офицеры, сотрудники государственных учреждений, партийные работники, руководители политических организаций, представители племен и религиозные деятели.

Был случай, когда в Кабул по приглашению властей якобы для переговоров прибыло около 500 руководителей племен, и все они были безжалостно уничтожены.

Обращало на себя внимание и то обстоятельство, что, постоянно расширяя круг репрессируемых, Амин не щадил даже халькистов, вплотную подбираясь к ближайшему окружению самого Тараки.

Так, например, по каналам разведки мы получили достоверные данные о том, что Амин решил расправиться с видными представителями движения «Хальк» Ватанджаром, Гулябзоем и Сарвари. Ватанджар вообще был ближайшим другом и соратником президента, которого он называл не иначе как отцом (кстати, Тараки платил ему ответной отцовской любовью и тоже при всех обращался как к сыну).

Было очевидно, что на очереди теперь уже сам Тараки. Разумеется, мы не могли оставаться безучастными наблюдателями готовящейся расправы над патриотами, над искренними друзьями Советского Союза.

Ватанджара, Гулябзоя, Сарвари и еще одного афганца советским разведчикам удалось уберечь от аминовской охранки буквально в последний момент. По указанию Центра сотрудники нашей резидентуры в Кабуле посадили всю четверку в автомашину и, специально попетляв по улицам, чтобы засветиться, имитировали их вывоз за город. На самом же деле афганцев доставили на нашу конспиративную квартиру, находившуюся буквально под носом аминовских спецслужб почти в самом центре Кабула. Использовавшийся для этого автомобиль был разобран по частям и разрезан сварочным аппаратом, а его остатки закопаны в землю.

С помощью этого приема и дезинформации, подкинутой службам Амина, погоню удалось направить по ложному следу, палачи долго потом рыскали по всей стране, но, разумеется, так никого и не обнаружили.

Первоначально планировалось вывезти Ватанджара и его товарищей в цинковых гробах под видом тел умерших советских специалистов, но затем был найден менее театральный, но тоже вполне надежный вариант — их погрузили в самолет в ящиках с каким-то оборудованием и отправили не в Союз, а в одну из соцстран, где они и пробыли несколько месяцев, прежде чем перебрались в Москву. Амин так никогда и не узнал, куда подевались его несостоявшиеся жертвы.

В октябре 1979 года, как мы и предполагали, был смещен с поста президента, а затем зверски убит Тараки.

Когда незадолго до этого он по пути из Гаваны с конференции движения неприсоединения сделал кратковременную остановку в Москве, Брежнев на основании данных, полученных по каналам советской разведки, лично предупредил его о грозящей опасности. Тараки поблагодарил за сообщение, сказал, что примет необходимые меры предосторожности, и все же решил, несмотря на все уговоры, лететь в Кабул. Это было всего за две недели до его гибели.