— Рвется в бой.

— Ну и отлично. Мы с ним и без Сапеги обойдемся…

На совете Димитрий держался по-прежнему. Был весел, приветлив, не упуская случая посмеяться над кем-нибудь. По-прежнему удивлял бояр-тугодумов неожиданностью своих решений. Когда он принимал делегацию терских казаков, все были уверены, что никому из посланцев голытьбы не выйти живым из Кремля. Еще бы! Голодранцы в присутствии царя завели неслыханные по дерзости речи. Они уверяли, будто у них на Тереке объявился племянник Димитрия, сын его старшего брата Федора, царевич Петр. И сказку складно складывали: деи, царица Ирина родила в 1592 году мальчика Петра, хитроумный Годунов подменил его девочкой Феодосиею, которая вскорости померла. Мальчику удалось чудом спастись, бежать на Терек, откуда он шлет своему дяде привет и пожелание служить ему верой и правдой!

Возмущенные бояре начали громко хулить самозванца — многие из них были очевидцами рождения Феодосии и ее ранней смерти. Никакой подмены быть не могло. Тем более что казаки даже и не заботились о правдоподобии: наследнику, если бы таковой и существовал, должно было быть лишь четырнадцать лет, а тому, кто претендовал на эту роль, перевалило за двадцать.

Накричавшись вдосталь, бояре уставились на царя в ожидании приговора, однако Димитрий продолжал улыбаться как ни в чем не бывало. Будто не замечая всей нелепости выдумки, он поинтересовался, сколько казаков может привести с собой новоявленный племянник. Узнав, что более четырех тысяч, явно обрадовался и приказал немедленно послать гонца к «племяннику» с любезным приглашением прибыть поскорее в Москву. Более того, всем воеводам по пути следования казаков предписывалось снабжать их продовольствием.

— Но это же самозванец! — неистовствовали бояре. — Грязный вор и обманщик!

— Вот мы и посмотрим! — с улыбкой парировал Димитрий. — Пусть здесь, в совете, он и докажет нам свое царское происхождение.

Наиболее проницательные поняли, что Димитрий не хочет раздувать пламя мятежа на Волге, что неминуемо случится, если казнить послов. А царь шепнул стоящему рядом Петру Басманову:

— Мне лишние четыре тысячи воинов в походе не помешают!

Да, царь готовился не только к свадьбе, но и к войне. По его тайному указу к Москве двигался двенадцатитысячный отряд новгородцев. К Москве тронулся и двухтысячный отряд польских гусар и пехотинцев, якобы сопровождавший поезд царской невесты. Василий Масальский, встретивший по приказу царя поезд у Смоленска, передал Юрию Мнишеку его просьбу: пусть Марина в сопровождении фрейлин и двора движется не торопясь, услаждая себя увеселениями, а воевода чтобы со своими жолнерами поспешил. Царю не терпелось увидеть и испытать в деле нанятое им воинство.

Наконец 4 мая воевода сендомирский торжественно въехал в Москву. Наутро он в сопровождении брата, сына и зятя — Константина Вишневецкого был проведен в царские покои. Димитрий ожидал его, сидя на троне, сделанном из чистого золота, под балдахином, составленным из четырех щитов, увенчанных великолепным двуглавым орлом, сидящим на шаре. Рядом с троном стояли рыцари в белых бархатных одеждах, отделанных горностаем, опоясанные золотыми цепями, с железными бердышами на золотых рукоятках. Слева от царя с обнаженным мечом стоял его мечник Михаил Скопин-Шуйский. Справа в окружении высшего духовенства сидел патриарх, перед которым слуги держали золотое блюдо, на нем лежал крест, усыпанный драгоценными каменьями. Слева, сзади трона сидели и стояли бояре, члены Государственного совета.

Юрий Мнишек ловко извлек из рукава свиток с заранее написанной речью и зачитал ее с большим воодушевлением. Чувствовалось, что над ней усердно поработал человек, несомненно обладающий поэтическим даром:

По свидетельству участников этой трогательной сцены, от умиления царь «плакал как бобр». С ответными словами приветствия от имени царя выступил Афанасий Власьев. Чтобы сделать гостям приятное, царь вышел к обеду в одежде польского гусара, что вызвало явное неудовольствие бояр, не привыкших к кургузым кафтанам. Димитрий ел мало и почти не пил, но радушно угощал присутствующих. Сто пятьдесят стольников, в том числе и князь Пожарский, вносили одно блюдо за другим и непрерывно наполняли чаши гостей. Многие польские офицеры захмелели, даже будущий тесть, на радостях допустивший лишнего, почувствовал себя дурно и вынужден был досрочно покинуть столовую избу.

На следующий день царь с ближайшими соратниками вел переговоры с Мнишеком в узком кругу, уточняя свадебный церемониал, а также будущие военные действия. Сделать это царь предпочел сейчас, пока поезд невесты находился в Вяземах. Ведь Марину сопровождали в виде особой чести два королевских посла — Николай Олешницкий и Александр Гонсевский. А то, что говорилось в царских палатах, отнюдь не предназначалось для королевских ушей.

…Такого великолепия москвичи еще не видывали. Каждый, кто имел лошадь, обязан был выехать в восемь часов утра к Можайской дороге — пути следования царской невесты.

Когда колымага с невестой, миновав Воскресенский мост и стену Китай-города, въехала на Красную площадь, с помоста, устроенного над воротами Никольской башни Кремля, грянул оркестр, составленный из флейтистов, трубачей и литаврщиков, создавший дикую и пронзительную какофонию звуков, так что лошадей было трудно удержать.

В Кремле Марину с ее фрейлинами препроводили в Вознесенский монастырь, где ее встретила царица Марфа и отвела в специально приготовленные палаты, украшенные отнюдь не по монашескому чину. Юрий Мнишек со своими родственниками и слугами разместился во дворце, некогда принадлежавшем Годунову. Польские солдаты отправились в свои казармы, в Замоскворечье.

На следующий день перед обедом придворные невесты были приглашены в Грановитую палату для представления государю. Бравые шляхтичи шли веселой гурьбой, с любопытством крутили головами, осматривая восточную роскошь дворца, не обращая внимания на строй неподвижно замерших дворян, одетых в одинаковые парчовые армяки и мохнатые шапки из черно-бурых лисиц, отпускали весьма непочтительные замечания:

— Окошки-то какие маленькие!

— Зато ковры, поглядите, все турецкой работы!

Их ввели в большой, сумеречный из-за малого освещения зал с массивным столбом посредине, поддерживавшим сводчатый потолок. И сам столб, и стены, и потолок были расписаны золотом. Воевода Юрий Мнишек призвал своих придворных к молчанию. Однако они по-прежнему вертели головами, осматривая непривычную обстановку. Царь сидел на возвышении, к которому вели три ступени, обитые красным сукном. Сам трон, узкий и высокий, напомнил полякам, по словам одного из остроумцев, те кафедры, с которых профессора читают в европейских академиях. Над головой царя висела кисть с огромным красным камнем. Царь был одет в армяк, весь прошитый жемчугом. На голове корона в виде замка, усыпанная драгоценностями. Вдоль стен пятью ярусами располагались лавки, также обитые красным сукном. На нижних сидели самые родовитые бояре, вверху стояли менее заслуженные. Справа от царя на небольшом кресле сидел патриарх в тиаре, унизанной жемчугом.