К среде одногруппники немного оттаяли, и даже стали со мной заговаривать. Все, кроме Анчуткина. Он продолжал так же сидеть рядом, за одним столом, но на мои вопросы не отвечал, полностью игноря, а на перерывах между лекциями просиживал один, за учебниками. В лабораторию мы больше не ходили, и вкусными бутербродами меня он больше не кормил

С каждым днём романтики во мне оставалось всё меньше, а вот злости прибавлялось. К пятнице я уже кипела и огрызалась при каждом пустяшном поводе. Назвала Щукину её прозвищем (правда, потом извинилась), швырнула тетрадь в Сметанина, когда тот попросил списать (и не извинилась), сказала "отстаньте, а?" Быкову, когда он на очередной индивидуалке спросил, как прошло занятие с ректором в субботу (и не извинилась), и специально захлопнула дверь перед самым носом Анчуткина, когда он хотел зайти в аудиторию.

Захлопнув дверь, я понадеялась, что Анчуткину прилетело, но он вошел в аудиторию, даже не взглянув на меня. Как будто дверь перед ним закрыло сквознячком. И это взбесило меня ещё больше. Почти так же, как молчание ректора.

Все они тут лицемеры! Один притворяется, что ему наплевать на живого отца, второй – что это ерунда какая-то, поцеловать меня или раздеть в спортзале. И оба играют в молчанку. Как сговорились!

Вечером в пятницу я ушла в свою комнату сразу после лент, отказавшись от ужина, и просидела там, бездумно листая учебники и конспекты. Завтра мне предстояла очередная сумасшедшая суббота – пересдачи, досдачи, кружковые занятия плюс репетиции с Вольпиной. Она будет крутить попой на сцене, а я – тупо дуть в дудку. От этого заранее хотелось, чтобы землетрясение всё-таки произошло.

Я задремала, а когда проснулась – в комнате было уже темно. На кончиках стрелок настенных часов горели искорки, и я определила время – половина первого. Самое дурацкое ночное время, когда снится всякая чертовщина. Например, как Кош Невмертич валит меня на пол, стаскивая штаны.

В окно светила полная луна, и я встала, чтобы задёрнуть шторы. Взялась за неё – и застыла столбом. Во дворе стоял автомобиль ректора.

Неужели, Кош Невмертич в «Иве»?!

Я заметалась по комнате, распахнув шкаф и вытаскивая самое красивое бельё. Переоделась, не включив света, надела трикотажную кофту и юбку с запахом. Хотела надеть сапоги на каблуке, но передумала. Сейчас ночью только по коридору на каблуках цокать.

Выскочив из комнаты босиком, я бесшумно побежала к кабинету ректора.

Имею право поговорить с ним. Спрошу, что он себе позволяет, почему прячется. Скажу: вы взрослый мужчина или студент-первокурсник? Имейте смелость отвечать за свои поступки!

Да, вот прямо так и скажу.

Я на цыпочках подкралась к двери кабинета и прислушалась, прижавшись ухом. Изнутри доносилось какое-то бормотание, но разобрать ничего было нельзя. Я передумала открывать двери пинком. Вдруг там опять какая-нибудь красотка? Эта мысль ужалила, как оса, и я тихонько толкнула двери, приоткрывая её чуть-чуть.

– …а я считаю, что ты зря её выгораживаешь! – услышала я знакомый скрипучий голос. – Взрослая деваха, а ведёт себя, как первокурсница! Даже хуже – детский сад, штаны на лямках!

Отец Анчуткина… Я была убеждена, что скрипучий голос принадлежал отцу Анчуткина. Зачем он в «Иве»?

– Не начинай, пожалуйста, – ответил холодно Кош Невмертич. – И заявление отзови завтра же. Я еле договорился с попечительским советом, а ты всё портишь.

– Я порчу?! – возмутился скрипучий голос. – Борька три дня в лазарете лежал! Так не пойдет, Кошик, не для того я его с того света вытаскивал, чтобы теперь твоя бешеная девица ему все мозги отбила. Кстати, спроси, как ему мой подарок. Намекни, мол, из лаборатории интересуются. Если надо, я ещё опытных образцов подкину.

– Слушай, – раздраженно ответил ректор, – вот сам и скажи. Твой сын – ты и разбирайся. Мне с Красновой хватает мороки.

– Конечно, – съязвил скрипучий. – Знаю я эту мороку. Страдаешь от любовной лихорадки.

– Да, страдаю! – повысил голос Кош Невмертич, а я, стоя за дверью, задышала через раз. – Извёлся весь. Ночами не сплю. И отворотное зелье не помогает! Доволен?

В ответ раздался смех, больше похожий на кудахтанье, и скрипучий собеседник ехидно поинтересовался:

– И антэрос не помогает?

– Нет, – отрезал ректор.

– Значит, не можешь избавиться?

– Нет.

– Или не хочешь? – последовал очередной ехидный вопрос. – Брось, Кошик, это простая любовная магия. Ты нравишься девицам, и ей нравишься. Влияет она на тебя умышленно или нет – но это всего лишь магия птенчика неоперившегося. И ты мне втираешь, что не можешь с ней справиться? – он опять засмеялся.

Я стояла под дверью и от восторга и радости готова была сделать сальто без рук. Он не может справиться с моей магией любви! Даже зелья не помогают! Его тянет ко мне, но он сопротивляется. Зачем сопротивляться-то, глупый ректор?!

Противный смех развеял мечты. Он просто врывался в уши, как будто в голову гвозди заколачивали. Я поморщилась и, судя по всему, не мне одной противен этот смех.

– Не снесись, – мрачно посоветовал Кош Невмертич. – Раскудахтался.

Это рассмешило скрипучего ещё сильнее, и он смеялся, пока не закашлялся.

– Воды выпей, – услышала я голос ректора, а потом хрустальный звон стекла о стекло и журчание воды.

Значит, отец Анчуткина точно в «Иве»! Они не общаются по скайпу или через что там общаются колдуны? Ну да, явно не через хрустальное блюдечко…

– Тут полшколы, как в угаре, – нехотя произнёс Кош Невмертич. – Барбара замучилась лечить. Попробуем пережить этот год. На втором курсе, думаю, она сможет себя контролировать.

На втором курсе? Я чуть не хмыкнула. Что же это вы, господин ректор, позабыли, что я уже на втором курсе. Не первокурсница я!

– А блокировку на неё поставить? – живо поинтересовался скрипучий голос. – У меня пара амулетов для такого случая найдётся. Сам настраивал.

– Можно было поставить на девчонку блокировку, – возразил ректор, – но у нее девяносто восемь процентов, это очень много. Ограничение такой силы может навредить ей самой.

Девяносто восемь процентов?.. Я же не в процентах… я же – особенная, исключительная…

Только что меня переполняла радость, а сейчас я будто превратилась в камень – не могла двинуть ни рукой, ни ногой, и даже сердце застучало с трудом.

– Вот в этом твоя ошибка, – жёстко сказал скрипучий собеседник. – Прежде всего – общая безопасность. А безопасность отдельных индивидуумов – их проблемы. Ничего, походила бы твоя Вольпина в амулетах…

Он говорил ещё что-то, но я уже не могла понять смысл.

Вольпина.

Его Вольпина.

И это её чары тянут Коша Невмертича. Получается, он набросился на меня от отчаяния? Потому что она его довела? А я просто подвернулась под руку?