— Что тебе надо, факельщик? — спросил Архип.

— Спасибо… выручили.

— Это все фигня. Зачем шел? С ней хотел посвидаться? — Отец махнул головой в сторону Иголки. Та все стояла, губу закусив. Видать, крепко ей от бати за меня досталось.

— С ней завсегда хочу повидаться, — признался я. — Но шел к вам, чтоб друга спасти.

— Чего ж дьякон гонца не зашлет? — удивился другой пасечник. — Или на Факеле такая теперь забава — кто дольше в лесу голый проживет?

— Дьякон гонца не пришлет…

Ну чо, пришлось им все рассказать. Чем дольше говорил, тем кривее рожи у них становились. Ясное дело, никому неохота холеру с Кладбища изводить. Но оказалось, они не с того набычились.

— Чего ж ты хочешь? Эта вот, Химики о помощи не просили. Факел — тоже. И не попросят. После Большого мора подписан договор, ты слыхал небось? Тогда лечить кинулись, еще больше людей заразилось. Нынче каждый за себя. Что я лаборантам скажу?

— Скажи, что заберешь Голову сюда, здесь лечить будешь. Им же лучше. Если помрет, так пусть на Пасеке помрет.

Тут в углу завозился младший нео. Один из пасечников поманил его клюкой. Сам мелкий такой, плешивый старикашка, со здоровым гнездом пчелиным на горбу. Против обезьяна — ну вроде комара, а ни капли не забоялся.

— Кто из старых есть в деревне? — проскрипел пасечник. — Давай зови.

Нео убежал, даже на бегу стучал зубами. Меня наконец развязали. Я стал ноги тереть, руки тоже. Иголка присела рядом. Носом поморщила, уж больно крепкий дух в избе стоял. Оба нео валялись, точно мертвяки, но дышали. Тырр еще ничего, зато папаша евонный аж синий стал, и щеки раздулись.

— Лесник, если мы должны жизнь этому факельщику, мы ему уже заплатили, — заговорил третий пасечник. — Проводим его до промзоны, и пусть себе топает.

— Мне топать некуда, — разозлился я. — Говоришь ты верно, мне вы уже заплатили. Но за Голову я сам заплачу.

Никто за него, кроме меня, не вступится. Карантин — он один на всех.

— Чем же ты заплатишь? — прошамкал старичок с клюкой.

— Мне Хасан должен гранатомет и четыре гранаты. Это большое богатство.

— Оружие твое нам ни к чему, — второй пасечник покусал бороду. — Но обменять можно. Только как твои гранаты получить?

— Залог у Чича-отшельника.

— Вот оно как? — Пасечники переглянулись, быстро зашептались.

— Это все фигня, — перебил их лесник Архип.

— Кроме пчел, — вставил плешивый.

— Так ты, Твердислав, поверил маркитанту про желчь? Слышала, дочь, кого ты себе выбрала? Лезет человек на верную смерть ради чужой выгоды. Эта вот, разве так себя умный взрослый мужчина ведет?

Иголка красная стала, хорошо, что фонари светили слабо. А я чо-то обрадовался.

«Выбрала». Раз батя ее сказал — выбрала, стало быть, так и есть! Но поговорить нам не дали. Наружи зашумели, затопали. В дверь втиснулись сразу четыре нео с факелами и дубинами. Потом троих выпихнули взад. Остался старый, весь в шнурках с зубами и сушеными ушами, в красивой такой кожаной рубахе, утыканной гвоздями. На спине у старого было написано непонятное: «Панки, Хой!» Буквы, правда, почти стерлись. Голова у старого нео маленько тряслась на левый бок, кто-то откусил ему пол-уха, но в деревне он, видать, был за главного. Потому что у него было ружье. Хорошее, маслом густо смазанное, жутко дорогое. Я даже стал гадать, чо такое нео могли маркитантам в обмен на ружье продать. Уж вряд ли карасей с ногами да и картоху мягкую, с кочан размером, маркитанты явно не жрут.

— Огород попортил, нос сломал, рыбу разогнал… — Староста начал загибать пальцы. Потом поглядел на синего хозяина избы и сплюнул. — Как я без него судить буду? Ему урон, не мне.

— Придется без него, — лесничий Архип мигнул своим.

Те живо поставили перед стариканом ведерко с медом. Мед стоил на базаре дорого, очень дорого. Рядом с ведерком Иголка развязала мешок с орехами, в другом мешке лежали меха, красивые, рыжие.

— Три лисицы тебе в подарок, староста, — сказал Архип.

— Мне? Мне в подарок? — Седые лапы у старого маленько затряслись.

— Эта вот, конечно тебе, — заулыбался ласково Архип и полез в карман. Я и не ожидал, что он так сладко умеет улыбаться, ну прямо слаще евонного меда. — Вот тебе еще грузила и крючки в подарок. Давно я занести хотел, да все никак случая не было… Или лучше подождать, пока эти очнутся? Сам знаешь, к утру очнутся. Эта вот, лихорадить их еще дня три будет, не без того, но это фигня. Может, лучше им лисиц да грузила отдать?

— Не, им не надо! — мигом всполошился старый нео. — Хорошо, пасечник. Мы не в обиде. Огород цел, там почти и не помято. Идите себе, мир.

— Своим скажи, что мир, — указал на дверь Архип.

Старый сунул лисиц за пазуху, прибрал прочие подарки и выглянул наружу. Обезьяны заворчали, замахали кулаками, но увидали мед и унялись. Тут же гурьбой пошли его делить.

Ну чо, поднялся я кое-как, за лесником поковылял. Хотел еще с Иголкой полялякать, да ее живо услали. Слыхать было только, как копыта затукали неподкованные и вовсе не конские. Так и не увидал я, на ком они тут в лесу ездят. Водили меня долго, устал даже. Привели меня куда-то, ага, дом трухлявый в чаще, в жизни бы сам не нашел.

Пахло вокруг странно, в носу щекоталось.

— Эта вот, тут заночуешь, за порог — ни ногой, — сказал Архип. — Тут тебе будет карантин.

— Спасибо…

— Это все фигня, — перебил лесничий. Его синие глазья опять стали острые, как гвозди. — Не за что спасибкать, факельщик. За дружком твоим еще никто не поехал…

— Я за Голову заплачу, как обещал.

Пасечник замахал рукой, глянул злобно вдруг:

— Тут такое дело, мы с тобой квиты. А за дружка твоего нам гранат не надо, знакомый он мне человек. Эта вот, мне за него кой-чего другое надо.

— Так чо? — У меня маленько уши вспотели. Понял я, куда хитрец клонит.

— По первости скажи, не видал ли там у Кладбища кого из наших?

— Из ваших?! — Тут я совсем обалдел. Всем известно, что пасечники из лесов своих далеко не вылазят, разве что на Пепел или на Базар. Но кое-чо я вспомнил.

— Нашлись два дурака, купились на торгашеские посулы, — плешивый пасечник злобно сплюнул, постучал клюкой. — Дурные, вроде тебя, не жилось им при отцовской пасеке. Вот и поперлись за легкой добычей…

— Не, не видал, — сказал я. А сам вспомнил дохлых крысопсов на тропинке и лапти рваные. Неужто Хасан и пасечников молодых подбил за желчью идти? Вот так землица, сколько же она, ешкин медь, стоит, коли столько людей за нее полегло?

— К дочери моей тропу забудешь, — отрубил Архип. — Эта вот, чтоб я тебя на Пасеке близко не видал. Ну как, согласный? Посылать травников за твоим дружком?