— Мох собирал, — ответил Земля, показывая полиэтиленовый пакет, набитый сфагнумом. — Для Дитмара. Я передал через дежурного кулек, но мох сыроватый, времени не было сушить. А этот я разложу на стропилах. Крыша — как сковородка, за неделю «магнум» подсушится как следует. Лишь бы Дитмара за это время не выпихнули.

— Ты кто ему, отец родной? — спросил Сергей, выслушав бесконечно длинную речь Бережного. «Какие же они разные с Колчиным», — подумал он. Капитан мог поддерживать беседу, не говоря ни слова.

— При чем тут отец. Просто я...

— У нас проблемы, — перебил его старший сержант.

— Да у нас с самого рождения проблемы! То головкой ударишься, то обкакаешься. Двойку получишь, что-то венерическое подхватишь, семьей обзаведешься. Даже когда сдохнешь, сука, и то автоматом передашь проблемы родственникам и близким. Прикинь, они плачут, убиваются...

— Ну хватит! — прикрикнул командир. — Достал!

— Чего ты психуешь? Тебя за нитки никто не дергает. Хочу дать тебе совет: найди себе мужика.

— Чего? — засопел носом Клим.

— Ладно, проехали. Поясни, что случилось.

— Я бы давно пояснил, если бы не твой язык. Из центра пришел приказ: арестовать Колчина. В случае сопротивления нам разрешено применить оружие.

Бережной сморщился:

— А, очередной закидон... Нашел, блин, проблему! Дай-ка я поговорю с капитаном, и он вскинет свои ручонки до самых стропил. Заодно мох разложу на них. На стропилах, врубился?

— Колчин сбежал.

— Зачем ему бежать? — выпятил губу Земля, ничуть не удивившись очередному заявлению командира. Колчин приучил курсантов ничему не удивляться. — Просто покинул лагерь.

— Ладно — он покинул лагерь. Полчаса назад. Сегодня днем вы о чем-то беседовали. Ничего интересного не проскользнуло в разговоре? О чем вы говорили?

Алексей пожал плечами:

— Да так, ни о чем.

— Ты руками махал, куда-то показывал...

— Ну, я сказал Олегу, что неплохо было бы подойти к лагерю тем путем, которым мы перли две недели назад. Там не то что тропа — дорога целая, бегать можно. Сколько камыша порубили!...

«Бегать...» — повторил про себя Клим. Да, там можно и бегать. И следов не останется. Под ногами плотный, как циновка, ковер срубленного камыша и осоки. Тот путь длинный, но фактически прямой. Если Колчин пошел этой дорогой, то его можно будет перехватить, перекрыв путь в квадрате 256 или 257, где в прошлый раз была притоплена лодка.

Клим развернул карту района и нашел на ней место тайника, мысленно представил себе скрытую в зарослях тальника протоку.

— Если сейчас воспользоваться лодкой, то реально встретить капитана уже под утро.

В знак согласия команда промолчала.

Сергей бросил взгляд на протоку со стоячей водой. Колчину предстояло переплыть ее, чтобы оказаться на камышовой «лесосеке». И как бы он осторожно ни действовал, все равно оставил следы.

— Земля, Туши Свет — ищите замутнения в воде по левую сторону от лагеря, — распорядился старший сержант. — Мы с Серьгой берем правый участок. Эфир и Мелкий готовят лодку и оружие. И все это в темпе. Пошли, пошли!

* * *

Клим смотрел не под ноги, а на воду — прозрачную, едва ли не кристальную. Он верил, что вскоре найдет следы, оставленные инструктором. Дополнительный стимул вере давал спецназовский инстинкт, который отвергал любые мелочи и случайности. В общем-то, мелочный разговор между инструктором и курсантом мог натолкнуть первого на мысль о самом, пожалуй, оптимальном пути отхода. Случайно ли? Нет, закономерно. И это не игра слов.

Все в жизни предопределено. Взять хотя бы судьбу Клима. Однажды он попал в переплет; но видел ли себя за колючей проволокой? Нет. Лишь на пороге и под скрип тяжеленной двери. Он развернулся лицом к «светлому будущему», но краем глаза успел заметить, что дверь закрылась не полностью, осталась маленькая щелка, из которой, однако, тянуло могильным сквозняком. И все равно на фоне беспросветной перспективы — это мелочь. Верил ли он в могущество генерала Паршина? Да — но в качестве точного инструмента в руках более могущественных. Не веря в бога, Клим верил в него.

Взгляд различал на илистом дне и ленивую суету головастиков, и даже скоротечные движения малька, блиставшего серебристой чешуей.

Клим прошел вдоль берега метров триста, но надежды не терял. Как и времени. Время, затраченное на поиски, пойдет в зачет всему экипажу.

«Далеко он ушел...»

Как ни странно, с каждым шагом надежда крепла.

Когда Сергей Климов поравнялся с осокорем, бросающим тень на воду, увидел то, что искал. Нечто подобное он пережил в четверг, 26 июня, явственно представил себе Бережного, который выбрал небольшой участок с песчаным дном, свободным от зарослей осоки; вот он осторожно ступил в воду, бесшумно погрузился по плечи... Оглянулся... превратившись в капитана-инструктора.

Он все же замутил воду.

Он переправлялся на противоположный берег как раз в том месте, где экипаж Климова выбрался из камышовых зарослей, а позже продвинулся ровно на то расстояние, которое преодолел Олег Колчин. Он словно копировал действия экипажа, но в зеркальном отражении. Только он был один.

— Серьга! — позвал Клим товарища. — Пройди еще метров двести, посмотри, нет ли обратных следов. Колчин мог замутить не только воду, но и нас.

Василий Серегин вернулся в расположение лагеря с докладом: никаких дополнительных следов он не обнаружил.

Командир экипажа, собрав бойцов, отдавал последние перед погоней инструкции.

— У капитана нет связи...

И привычно представлял себе Колчина, бегущего по камышовой «циновке». Он спешит, потому часто поскальзывается на подсохших за двенадцать дней стеблях, словно смазанных салом, ранит руки об острые, как бритва, зазубренные края, оставляет на них следы крови. Поднимается и бежит дальше.

— Он вооружен автоматом...

Задыхается от быстрого бега — по сути, борьбы на выживание, падает, утоляет жажду из фляжки, смотрит на часы, определяя, сколько еще продлится этот день. Пока светло, нужно бежать, работать. И он снова пускается в путь.

— Холодным оружием...

Он хрипит, как загнанная лошадь, дыхание перехватывает и от тревоги, это она отнимает силы, мешает смотреть, вплетает между кустами и стеблями, как траурные ленты в венок, призрачные и пугающие тени.

— Он не так быстр, как каждый из нас...

Не сам он бежит, а гонит его страх и тревога. От этого он слаб и уязвим. Как всегда, он больше работает головой — даже сейчас он не дает ей ни секунды отдыха.

— Не так вынослив...