Рождественского, Гусева и Лебедева-Кумача. В эфир также выходили передачи из блокадного Ленинграда, которые транслировались на всю страну [Глейзер 1982: 271, 273; Глейзер 1965:90]. Пожалуй, самая известная из этих трансляций – первое исполнение Седьмой симфонии Шостаковича в Ленинграде, которое состоялось в Ленинградской филармонии 9 августа 1942 года. Карл Элиасберг дирижировал смешанным оркестром полуголодных музыкантов из оркестра Радиокомитета и военных музыкантов[27]. Несмотря на отсутствие вокальных партий и то, что исполнение не было премьерой, этот музыкальный подвиг транслировался на весь мир и стал символом борьбы Советского Союза.

Ленинградский радиокомитет предпринимал героические усилия, чтобы продолжать вещание во время блокады, в голоде и холоде. Радиотрансляции не прекращались в течение 900 дней блокады, хотя музыка в самые страшные месяцы первой зимы не передавалась. Дирижер Симфонического оркестра Радиокомитета Карл Элиасберг вспоминал, что в конце сентября 1941 года оркестранты были призваны на строительство оборонительных сооружений, на дежурство в бригадах ПВО и в пожарных отрядах. Первое время после начала войны концерты выходили в эфир, но были короткими. Передачи транслировались на Балтийский и другие фронты, на город и за границу. Однако со временем положение ухудшилось. К концу декабря, по словам Элиасберга, он недосчитался половины участников оркестра, поступали известия о смерти то одного, то другого. Сам Элиасберг дирижировал с трудом, так как не хватало сил. Музыканты работали в неотапливаемом помещении, электричество давали на несколько часов в день. В феврале 1942 года Элиасберг попал в больницу, и концерты возобновились только в апреле 1942 года. Оркестр пришлось формировать заново, потому что 27 человек первую блокадную зиму не пережили, а из оставшихся многие так ослабели, что не могли держать инструмент [Глейзер 1982: 203–206].

На протяжении войны по всей стране радиоконцертами и специальными трансляциями отмечались такие праздники, как Первое мая, Новый год, юбилеи Красной армии и Октябрьской революции. Когда Красная армия начала одерживать победы, их также отмечали концертом и салютом, которые передавались по радио. Н. Толстова вспоминала, что для диктора было большой честью право работать на праздничном концерте. Помимо специальных праздничных программ продолжали выходить регулярные программы, посвященные музыке и поэзии. В 1944 году цикл передач «Композиторы у микрофона» знакомил слушателей с работами различных композиторов. К моменту публикации об этом в газете «Советское искусство» состоялись радиопередачи, посвященные Хачатуряну, Глиэру, Кабалевскому, Соловьеву-Седому и Хренникову («Советское искусство» от 09.02.1944. С. 4). «Литературная газета» сообщила, что в 1944 году в эфир вышло 115 различных поэтических программ, а в хронике радиопрограмм указано, что ежедневно транслировались 18 музыкальных радиопередач и три литературных. Музыкальным трансляциям отводилось более 10 часов эфирного времени в сутки, и только в одном 1944 году в эфире прозвучало 7000 радиоконцертов, в которых были представлены различные жанры, прежде всего русская классика и народные песни, песни народов СССР и советских композиторов («Правда» от 06.12.1944. С. 3), [Глейзер 1965: 97].

Радиовещание использовалось также непосредственно на фронте. Один из дикторов Радиокомитета предложил уникальный метод обслуживания боевых частей. На Втором Балтийском фронте Владимир Герцик проводил сеансы радиовещания с аэропланов, которые кружили над советскими и вражескими войсками. В то время, когда аэроплан парил над позициями, Герцик включал патефон. Во время одного из таких отчаянных полетов, 31 декабря 1943 года, он поставил для советских войск «Катюшу» и «Варяга», а для немецких – вальсы Штрауса. После этого он передал советским солдатам поздравление с Новым годом от командования, а немецким на немецком языке – сводку о победах советских войск. Это была крайне рискованная акция, так как вражеские зенитки немедленно взяли говорящую цель под прицел. Для этих полетов были оборудованы передатчиками четыре самолета, и Герцик совершил более 100 вылетов, заслужив прозвище Воздушный Диктор [Глейзер 1982: 173–177; Толстова 1972: 197]. Кроме того, военные иногда использовали радио в качестве маяка для самолетов, как, например, было на Украине осенью 1941 года. Бомбардировщикам, совершавшим дальние перелеты, при возвращении на базу условленные мелодии служили сигналом того, что они идут правильным курсом. Трансляция осуществлялась из Харькова при любых обстоятельствах, строго в указанное время, чтобы самолеты не сбились с курса [Глейзер 1982: 83].

Признаки приближения победы можно было уловить по радиопередачам. Концерты в прямом эфире снова стали транслироваться по вечерам, а не днем, как в первые годы войны. В марте 1945 года к центральному каналу добавился еще один, который вещал ежедневно с 17.00 до 23.30. Возобновились также субботние музыкальные трансляции после полуночи. Наконец, 22 апреля 1945 года в эфир вышла первая передача из Берлина, с записью штурма Рейхстага. Второго мая из Москвы транслировался в прямом эфире салют в честь взятия Берлина, а 9 мая вся страна услышала объявление о капитуляции Германии [Глейзер 1982: 296–297, 299; Толстова 1972: 201]. Радио передавало живое звучание песен, которое не могли передать газеты и сборники. Оно позволяло приобщиться к музыке и солдатам на фронте, и людям в тылу, даже если они не имели возможности побывать на концерте или не умели читать ноты. Люди могли записать слова, запомнить мелодию, напеть ее друг другу, передав из уст в уста. Чтобы глубже понять, какое влияние оказывало радио во время войны на советское общество в тылу и на фронте, необходимо дополнительное исследование, поскольку неизвестно, в какой мере радиотрансляции достигали целевой аудитории. Тем не менее не вызывает сомнений, что дикторы и артисты своим трудом делали многое, чтобы донести песни военного времени до множества людей.

Грамзапись

Запись песен в исполнении известных певцов на грампластинки также сыграла свою роль в популяризации как довоенных, так и новых произведений на протяжении всех военных лет. На каждой стороне пластинки записывалась одна песня, для воспроизведения пластинок использовался патефон. Разбить пластинку легко, а раздобыть новую было трудно. И на фронте, и в тылу пластинки и патефоны берегли. Чтобы послушать старые полюбившиеся песни и последние новинки, собирались все вместе, если позволяли время и обстоятельства.

Во второй половине 1930-х годов довоенная звукозаписывающая промышленность достигла пика своего развития. Между 1934 и 1939 годами Грампласттрест, практически единственный производитель грампластинок в СССР[28], выпустил 7500 различных произведений тиражом в сотни тысяч и даже миллионы экземпляров. Многие записи относились к жанрам эстрадной и танцевальной музыки. В 1935–1936 годах было продано 800 000 патефонов. Цены на пластинки были по тем временам доступными и колебались в пределах двух – четырех рублей. Тем не менее Курт Лондон, который посетил Москву в конце 1930-х годов, отметил, что даже такой объем производства недостаточен, чтобы удовлетворить спрос