своими товарищами поднялся наверх, к кораблю. Зная по опыту, что возиться им не меньше двадцати минут, я решил «перекурить» эту паузу. Но не успел я отойти к курилке, как лифт стремительно понесся вниз. Выскочил из него красный от ярости Федор Анатольевич и, налетев на меня, выдал такую витиеватую и трудновоспроизводимую тираду, что у меня, прошедшего школу кавалерийской словесности, и то перехватило дыхание. Понял только одно: кто-то жулик, кто-то бандит, те и другие мои любимцы, он этого так не оставит и сейчас же доложит Королеву и председателю Государственной комиссии. Я уж и впрямь подумал, что случилось что-то ужасное: ну, по меньшей мере, украли манекен вместе с креслом.

Дыхание у Востокова больше не хватило, он умолк. Мне удалось в этот момент задать несколько уточняющих вопросов.

— Нет, ты понимаешь, — кипятился он, — что творит эта медицина! Ты думаешь, они только Чернушку сажали, да?

— А что же еще?

— Они самовольно, — он опять начал захлебываться, — да-да, самовольно открыли шлем у скафандра на манекене и напихали туда каких-то пакетиков! Нет, ты представляешь, что это такое?

— Ну и что, — пытался я смягчить ярость своего коллеги, — они же устройство шлема хорошо знают, надеюсь, не сломали ничего?

Федор Анатольевич окончательно потерял дар речи…

Несмотря на некоторый комизм ситуации, явное нарушение установленного строгого порядка было налицо. Пришлось идти к руководству.

Королев мирно беседовал с руководителем медицинской группы Владимиром Ивановичем Яздовским. Обстановка нами была оценена как самая подходящая. Выслушав заикающегося Федора Анатольевича, Сергей

Павлович велел нам отойти в сторонку, на крылечко одноэтажного здания, где обычно проходили последние предстартовые заседания Государственной комиссии.

За дверьми сразу стало шумно. Хотя слышались лишь два голоса. Разговор, как чувствовалось, был серьезный. Через пять минут был вызван я и получил от Главного свою «порцию» за то, что у меня на глазах творятся подобные безобразия.

В тех пакетиках были семена лука. Это медики решили провести еще один, дополнительный эксперимент. С согласия главного конструктора скафандра — начальника Востокова и к величайшему неудовольствию самого Востокова, пакетики разрешено было оставить на их незаконном месте. Однако на следующий день в группе медиков стало на одного человека меньше.

9 марта. Старт. Корабль на орбите. Через полтора часа посадка. Все в порядке! Замечаний по полету никаких не было. Чернушка перенесла полет и приземление вполне удовлетворительно. Только на ее задней лапе были обнаружены… мужские наручные часы. На браслете. Недоумевали мы не очень долго: часы есть часы, у них, конечно, есть хозяин, который заинтересован в благополучном завершении своего индивидуального эксперимента. А как они работали в невесомости? Хозяин достаточно быстро отыскался, хотя по понятным причинам до поры до времени не очень торопился признать приоритет экспериментатора.

Государственная комиссия приняла решение готовить к пуску второй корабль этой «предвосточной» серии. План подготовки прежний. Программа полета та же.

В какой-то мере неожиданностью для пас был прилет группы космонавтов. С ними вместе прилетел и Евгений Анатольевич Карпов. При встрече я спросил его:

— Ну как космодром? Понравился?

— Это ты меня спрашиваешь? — На мой вопрос он ответил вопросом.

— Тебя. Но не как тебе понравился, а ребятам. Они-то впервые здесь.

— Да что тебе сказать, одно у них на устах: «Вот это да, вот здорово!» А когда в монтажном корпусе увидели ракету вместе с кораблем, так и вообще дар речи потеряли. А знаешь, что они еще говорили? «А наверное, ей, красавице, надоело на орбиту собачек вывозить, пора за серьезные дела браться!» Вот так, брат!

— Это все хорошо, Евгений Анатольевич, но ты мне скажи, ребята про те аварии, которые у нас в прошлом году были, и про гибель собачонок знают?

Карпов задумался, лицо его сразу посерьезнело.

— Я им про аварии все рассказал.

— И как они прореагировали?

— Во-первых, сразу потребовали, чтобы я им сказал, как себя чувствует Сергей Павлович. Пришлось сказать, что он очень все это переживает. И тогда Гагарин с Быковским тут же заявляют: «Едем немедленно к нему. Его надо успокоить!»

— И поехали?

— Конечно. А ты и не знал? У них состоялся большой и серьезный разговор. Юрий и Валерий старались убедить Королева, что на их решение лететь в космос эти аварии никак не повлияют. Сергей Павлович подробно рассказал им о причинах тех неприятностей и какие меры были приняты для повышения безопасности. Хотя и не отрицал того, что стопроцентной гарантии никто дать не может. В общем, был настоящий мужской разговор…

21 марта подготовка второго корабля и ракеты-носителя была закончена. 25-го — старт. И на этот раз полет и приземление прошли нормально.

К этому времени был создан и проверен сложнейший комплекс наземного связного и командного оборудования — сеть специальных станций, оснащенных радиолокационными и радиокомандными средствами. Телевизионные и связные системы позволяли наблюдать космонавта в кабине и поддерживать с ним двухстороннюю связь. Ракетная техника приобрела достаточный опыт в создании автоматических устройств, обеспечивающих безотказную подготовку на старте, запуск и полет в космическом пространстве строго по расчетной траектории. Был обретен опыт обеспечения полета, спуска и приземления кораблей…

На космодроме, в правом коридоре первого этажа монтажного корпуса, было освобождено несколько комнат. Одна, оборудованная мягкой мебелью и разной немудреной утварью, раздобытой космодромным начальством, была предназначена для отдыха космонавтов. Будто было у них время для этого! Рядом — «кресловая». В ней царство Федора Анатольевича Востокова. Здесь должны были десятки раз проверять все приборы и системы этого хитрого сооружения, перед тем как отдать его испытателям корабля для совместных проверок. Дальше — «скафандровая». Это тоже вотчина Востокова. Была медицинская комната — для предполетного обследования космонавта и, наконец, «гардеробная», в ней проводилась последняя процедура перед отъездом на старт — облачение в космические «доспехи».

Еще перед прилетом на космодром первая шестерка будущих космонавтов доказала авторитетной комиссии, что месяцы подготовки не прошли даром. Экзамены были сданы блестяще. Обещание «закатить двойку» кому-нибудь Главному конструктору выполнить не удалось. Но помимо специальных знаний и приобретенных навыков комиссия тщательно рассматривала и подробные психофизиологические данные каждого претендента. Решение было единодушным: все шестеро одинаково хорошо подготовлены к первому полету.

Однако требовалось выбрать двоих: первого и дублера. И вот тогда с учетом не только всего предусмотренного, но и непредусмотренного — максимального количества положительных человеческих свойств, в том числе таких, как личное обаяние, доброта, способность сохранять эти качества в любых ситуациях, — были названы два первых кандидата: Гагарин, Титов.

В аттестации Юрия Гагарина авторитетная комиссия записала: «Любит зрелища с активным действием, где превалирует героика, дух к победе, дух соревнования.