После недолгого совещания военачальники разбежались в разные стороны, и в лесу закипела работа – корсы начали сооружать таран на колесах и с крышей, защищавшей от камней и стрел. Смастерили стенобитное орудие на удивление быстро, что предполагало некую сноровку в этом деле, и деревянная черепаха покатилась к воротам тверди. Таран усердно толкали вперед с полсотни воинов, но колеса, сделанные на скорую руку, не хотели крутиться, и приходилось упираться изо всех сил, что не очень помогало. Сооружение, напоминающее длинный сарай, в большей степени не катилось, а ползло – очень медленно, рывками.

Русы с тревогой наблюдали за происходящим. Яр-Тур не находил себе места; опытный воин, он понимал, что будет, когда таран доберется до ворот. Проломить их увесистым бревном, подвешенным на веревочных петлях, чтобы не держать такую махину на руках, не составит труда, а потом корсов не остановит ни ров, который они замостят своими телами, ни колья, на которые набросят плащи. Конечно, многие так и останутся висеть на острых рожнах, но орда была чересчур многочисленной, и это никак не скажется на боевой мощи корсов.

– Не сдюжим, не сдюжим… – бормотал Яр-Тур в отчаянии. – Не поспеет подмога, не поспеет! Некому драться, людей мало! О боги, услышьте нас!

Он обратил свой взор на волхвов, которые молились, не переставая, уже полдня, призывая на помощь богов, а также накликая все мыслимые и немыслимые небесные кары на орду, но в его взгляде сквозила безнадежность. Старый воин больше верил в добрый меч, нежели в волшбу. Если бы старцы могли наколдовать хотя бы две-три сотни дружинников… Эх!

Морав слышал слова Яр-Тура, и сердце юноши сжималось от дурного предчувствия. Яр-Тур прав, защитников тверди было слишком мало – сотня дружинников, старики и отроки против орды, которую трудно даже сосчитать… Конечно, все они умрут с честью, но какой будет толк от этой жертвы? И все-таки должен же быть какой-нибудь выход, должен! Неожиданно Морав вспомнил, что говорил ему Рогволд, когда они гостевали в Апуоле: «Корсы самоотверженны и храбры до тех пор, пока не будет захвачено их боевое знамя и не погибнет вождь».

Юноша бросил быстрый взгляд в сторону бунчуков. Вождь-черноризец по-прежнему высился скалой на своем жеребце, который стоял как вкопанный. Видать, благородное животное хорошо обучали, если оно не пугается ни рева боевых рогов, ни шума битвы.

Решение пришло само по себе. Оно всплыло из потаенных глубин души, тем самым показав дорогу тому кровожадному зверю, который до поры до времени таился, лишь иногда запуская острые когти в сердце юноши. Нечто вырвалось на волю! Не помня себя, Морав – нет, уже Хорт! – быстро накинул на плечи шкуру белого волка, которая крепилась застежкой на груди, и спрыгнул со стены на гребень вала. Он успел подсохнуть, его готовились снова поливать, как только корсы полезут на приступ, но пока подошвы мягких кожаных сапожек с короткими голенищами, удобных для боя, не скользили.

Юноша вихрем слетел вниз, к подножию вала, мигом добежал до отдыхающих корсов, и со страшным криком, от которого содрогнулись даже защитники тверди, начал орудовать мечом. Он ушел в предполье Нави, за которым начинались ее оборонительные рубежи и за которые живому человеку войти было трудно, а выйти – невозможно, поэтому все движения врагов казались ему попытками мух выбраться из жидкого меда. Они были настолько замедленными, что Хорт проходил через боевые порядки корсов словно раскаленный нож сквозь кусок застывшего жира, оставляя позади себя мертвецов, и каждый удар его меча нес смерть.

Сначала корсы удивились, посчитав руса безумцем, и бросились на него, чтобы изрубить на куски. А потом, когда рассмотрели, что он одет в волчью шкуру, испугались. Правда, не все, но многие. Корсы были наслышаны и про варяжских берсерков, и про ульфхеднаров, и про хоробрых из племени русов. А некоторые из них даже встречались с оборотнями на поле боя. Они хорошо знали, что их трудно остановить, а еще труднее убить. Но то, что творил молодой воин в волчьей шкуре, могло заставить дрогнуть самые храбрые сердца. Казалось, что он заговорен и против мечей, и против копий, и против стрел.

Хорт стремился к бунчукам. Поначалу никто из корсов не понял его замысла, а когда кто-то из военачальников сообразил, что рус намеревается свершить, юноше преградил дорогу отряд телохранителей вождя. Бывалые воины, все в броне, они были цветом воинства корсов. Но и телохранители не смогли остановить Хорта. Боевое безумие пожирало ему мозг, все движения юноши были независимы от его воли, он совершенно не задумывался над тем, как отбить удар меча или топора, как защититься от пущенной стрелы или проломить сплошной строй телохранителей, которые соорудили из щитов стену. Все у него получалось само собой.

Хорт со свирепым рыком просто сделал сальто и перепрыгнул стену из щитов, которая щетинилась копьями. А затем произвел среди лучших воинов Куронии такое опустошение, что они невольно подались в стороны, спасаясь от урагана, который бушевал в их рядах. Это ему и было нужно. Опрокидывая всех, кто по какой-то причине замешкался и не убрался вовремя с его пути, и тех, кто не испугался и решил сражаться до конца, Хорт наконец прорубил себе коридор из человеческих тел до возвышенности, где находился вождь корсов. Он оказался настоящим гигантом. Меч корса, явно добытый у франков в качестве трофея, был чуть короче трех локтей, и когда вождь взмахнул им, послышалось зловещее шипение воздуха. Казалось, что его молниеносный удар неотразим – вождь корсов и впрямь превосходно владел мечом, – но только не для Хорта.

Свирепо ухмыльнувшись, юноша даже не стал парировать удар, лишь немного сместился в сторону. Клинок просвистел возле груди Хорта на расстоянии пяди и разрубил воздух, из-за чего вождь потерял равновесие. А Хорт совершил потрясающий по мощи прыжок и очутился на коне позади корса. Следующим движением он смахнул его голову с плеч, поднял ее за волосы вверх и проревел боевой клич русов. После этого юноша зарубил знаменосца и, подхватив из его рук бунчук, поскакал к берегу, распевая древнюю варяжскую песнь победы, которую в детстве слышал от отца Сигурда.

То, что он заметил своим мыслевидением, которое не покидало его все то время, когда он пробивался к вождю корсов, помогая ему выбрать наиболее безопасный путь, принесло ему огромную радость, которая потушила свирепость и загнала Нечто внутрь. Под высоким берегом, на мелководье, стояли лодьи русов, откуда горохом сыпались в воду закованные в броню дружинники. Их возглавлял вождь соседнего большого городища, которого звали Рёрик. Это был славный воин, не знавший поражений. Наверное, кобники послали своих голубей не только на суда, которые находились в море, но и к соседям. И они пришли братьям на выручку.

Хорт постепенно превращался в Морава. Прерывистое дыхание юноши успокоилось, стало размеренным, стальные мышцы расслабились, взор затуманился от радостного предчувствия близкой победы, и благодарственная молитва Велесу полилась из уст юноши помимо его воли.

Вождь Яролад умер. Упокоился он со спокойной душой и надеждой, что племя будет процветать, а твердь выдержит натиск любых врагов. Это печальное событие произошло на пятый день после победы русов. Он успел пообщаться с Рёриком и поблагодарить его за оказанную помощь, но главное – для Морава – Яролад с согласия волхвов и старейшин закрепил за юношей титул стирэсмана[89].