С тех пор жизненное пространство свиньи неуклонно съеживается, ее все в большей степени лишают света. Ввиду высокой эмоциональности и чувствительности этого животного в его еду все активнее подмешивают медикаменты – антибиотики, антидепрессанты, средства для снятия стресса, – а цель одна: предотвратить преждевременную смерть свиней, находящихся в столь неблагоприятных условиях.

Однако свинья не только источник мяса. Ее используют и в медицине. В 1964 году по результатам серии экспериментов был сделан вывод, что человек не переносит пересадку тканей от шимпанзе (при 97-процентном сходстве наших ДНК), в отличие от тканей свиньи (при 95-процентном сходстве ДНК). Это положило начало пересадке сердечных клапанов, печени, кожи, сердца от свиней людям. Инсулин для инъекций диабетикам тоже долго использовали именно свиной.

Согласно проведенному в Канаде эксперименту, свиноматке можно на несколько часов пересадить человеческий эмбрион, чтобы за это время прооперировать беременную женщину.

По своему характеру свинья тоже обречена на близость к человеку: при его приближении большинство животных пытается сбежать, а свинья, наоборот, идет к человеку, подгоняемая любопытством. Свинья легко привязывается к человеку.

Ей присуще чувство семьи, она с нежностью относится к своим поросятам и к человеку, который за ней ухаживает.

Энциклопедия относительного и абсолютного знания. Том XII

Не знаю, как вы, а я порой напоминаю себе, что жизнь – это череда трудностей, обеспечивающая нам развитие. Несчастье животворно. Оно обостряет внимание и заставляет раскрываться ранее скрытые способности.

Не будь у нас проблем, мы погрязли бы в скуке и бездействии, довольные собой. Если у нас нет врагов, то это может означать, что мы трусливы. Если жизнь в браке проста, то существует ли она на самом деле?

Я сама как кошка и как существо женского пола не могу не признать, что порой создаю сложности, чтобы не заскучать и чтобы посмотреть на чужую реакцию.

Вот сейчас, теребя Пифагора за кончики ушей, я прекрасно отдаю себе отчет, что раздражаю его. Но это сильнее меня. К тому же таким способом можно убедиться, что он любит меня в достаточной мере, чтобы сносить это пустячное раздражение.

Сиамец демонстрирует стойкость и лишь стискивает челюсти, поэтому я продолжаю свою забаву. Тем временем пейзаж вокруг непрерывно меняется. Мы катим по шоссе на север.

Свиньи, которые вывели из строя автомобиль Натали, предложили нам воспользоваться одним из огромных фургонов для транспортировки скота, простаивающих во дворе бойни. Нам повезло – бензобак оказался залит под завязку.

Бык просил взять его с собой – хотел убедиться, что мы не утаим от него ЭОАЗР, когда найдем, но при всей моей симпатии к этому великану ехать в его обществе мне было бы не очень комфортно.

Пришлось ответить ему вежливым отказом.

К тому же от быков сильно пахнет, а я очень чувствительна к запахам.

В кабину грузовика набились все мы: я, Пифагор, Натали, Роман и Шампольон.

Попугай изъявил желание нас сопровождать для углубления своих лингвистических познаний. Я замечаю, что теперь какаду, изъясняясь по-кошачьи, почти избавился от своего персидского акцента.

Честно говоря, я подозреваю, что он выполняет задание короля Артура проследить, чтобы мы выполнили свое обещание.

Попугай сознается в своей безобидной мании коллекционировать новые звуки. Услышав новый звук, он записывает его на подкорку и воспроизводит. Чтобы убедить нас в незаурядности своих способностей, он принимается подражать собачьему лаю, волчьему вою, лягушачьему кваканью, хлопанью дверей автомобиля, сиренам пожарных машин и карет «скорой помощи» и небесному грому; у него получается даже трещать, как огонь костра!

Это удивительно и довольно забавно. Наш какаду прямо как театр одного актера.

Я согласилась взять его с собой, преследуя собственную цель: в случае нехватки провианта я всегда смогу сожрать эту птицу, на вкус напоминающую, надо полагать, курятину.

Но прежде чем так с ней поступить, я не премину поклясться, что крайне огорчена этим исходом, однако не выношу конкуренцию. В конце концов, межвидовой контакт – это моя прерогатива.

На время отвлекшись от ушей Пифагора, я наблюдаю за нашим водителем, Натали. Признаюсь все-таки, что эта женщина всегда меня завораживала. Я все больше признаю ее красоту – потому, наверное, что благодаря мне она переживает захватывающие приключения и встретила мужчину, который, полагаю, доставит ей немало удовольствия, когда она преодолеет, наконец, свою стеснительность и робость.

Романа Уэллса все меньше беспокоят полученные на корриде травмы – к счастью, они пустяковые. Бык обошелся с ним великодушно, решив не столько потрепать, сколько осрамить.

Чтобы веселее было ехать, я спрашиваю какаду:

– Слабо тебе спеть, как Каллас?

– Это еще что?

– Музыка.

– Мать всегда говорила мне: «Если тебя беспокоит какой-то звук, хорошо прислушайся, и он окажется музыкой», – отвечает попугай.

Как бы он не заморочил нас мудрыми мыслями своей матушки! Опять я перестаю чувствовать себя единственной и неповторимой.

Я предлагаю ему послушать пение этой женщины, отличающееся редкой мелодичностью. По моему указанию Натали включает музыку при помощи системы блютус, и кабину грузовика наполняет человеческий голос.

Шампольон слушает – сначала с удивлением, потом с восхищением. Такое впечатление, что он запоминает каждую ноту, чтобы потом воспроизвести, однако многочисленные нюансы вызывают у него затруднения. Когда певица умолкает, я спрашиваю:

– Ну, что скажешь, специалист по звукам?

– Поразительно, какое богатое звучание создает простое человеческое горло! – делится своим открытием какаду.

– Не всякое человеческое горло на это способно, – возражает Натали. – Каллас – исключение. Ее супруг Онассис называл ее в шутку «осипшим соловьем».

Не знаю, что значит «осипший», но вижу, что при слове «соловей» Шампольон топорщит свой хохолок.

– Не люблю соловьев, они зазнайки.

Для меня новость, что попугаи и соловьи не терпят друг друга. Воистину, каждому виду присуща своя культура, свои ценности.

– Может, послушаем Баха? – предлагает Пифагор.

На этот раз моя служанка ставит сочинение под названием «Двухголосная инвенция». Эта музыка меня тревожит: вместо привычной для меня одной мелодии с аккомпанементом я слышу две совершенно разные музыкальные темы, исполняемые одновременно.

– В этом Бах особенно преуспел, – охотно объясняет Роман Уэллс. – «Искусство контрапункта» – вот как это называется.

У меня ощущение, что полушария моего мозга разъединяются, чтобы внимать двум разным мелодиям. Тревога усиливается, когда возникает иллюзия, что звучит третья мелодия, хотя на самом деле ее нет…