глаза.

– Это не мои! – В его голосе звучало негодование, праведный гнев ложно обвиненного. – Я не шучу, Виктор. Я пальцем не трогал ни одну их этих девчонок!

– Я этого и не говорил. Я сказал «что, если бы». Что, если бы это был твой ребенок?

Рэнди выглядел сбитым с толку.

– Да как так-то?

– Забудь. Суть не в этом. – Виктор аккуратно положил оружие на стол. – Суть в том, что на кону невинные жизни. Эти шлюхи собираются убить своих драгоценных малышей.

– А это шлюшки?

Рэнди уставился в экран с новообретенным интересом.

– Они собираются убить своих драгоценных малышей, – повторил Виктор для пущего эффекта. – Надо полагать, тебя это устраивает.

– Меня это не касается. – Рэнди поднялся с кресла. – Я пойду готовить ужин.

Виктор уселся в кресло, неприятно нагретое чужой задницей. Не торопясь открыл почту, растягивая предвкушение. Проверка почты стала его единственным источником удовольствия, самым волнительным моментом всего дня. Вся остальная жизнь все больше и больше походила на способ убить время; чувство, знакомое ему по временам, когда он пил. Он ждал новых фотографий так же, как когда-то ждал восьми часов, чтобы припарковать грузовик на ночь, вытянуться в кабине с бутылкой «Джека Дэниелса» и счастливо напиться.

Он взглянул на часы. Было почти четыре часа дня, многообещающее время: его сержанты с западного побережья уже проснулись, а сержанты с восточного заканчивали свой день. В четыре пополудни у него уже могли быть снимки из Сан-Диего, или из Канзас-сити, или из Атланты. У него могли быть снимки откуда угодно.

Но не сегодня.

Во входящих было полно всякого мусора: рассылки от онлайн-аптек, торгующих стероидами, обезболивающими и мексиканской виагрой, одинокие датские девственницы, ищущие онлайн-общения. У него в ящике не оказалось ничего примечательного, не считая письма от Энтони. ВИДЕО ВНУТРИ!

Виктор раздраженно кликнул по ссылке, еще не осознавая, что все вот-вот изменится.

НА ВИДЕО БЫСТРО ПАДАЛ СНЕГ. Шум дороги, где-то вдалеке гудел клаксон. Казалось, камера не понимала, на чем ей фокусироваться. Первые несколько секунд представляли собой лишь мешанину спин и ног. В конце концов объектив поймал маленькую темноволосую фигуру в (ну надо же!) дутом пуховике.

«Ну ради всего святого», – подумал Виктор.

Эта, как обещано, была белой, но, насколько он мог судить, больше в ней ничего особенного не было. Волосы подстрижены коротко; на куртке, в том месте, где должна быть грудь, вышито название Columbia. В глазах Виктора она не была ни женщиной, ни мужчиной: маленький, упрямый, асексуальный человек в шерстяной шапочке.

Видео было плохого качества. Слышалось дыхание Энтони: затрудненное и аденоидное. Персона женского пола – а это определенно была женщина, писклявый голос невозможно было спутать – говорила с кем-то, кто не попал в кадр. Видны были лишь левое плечо и рука, держащая цветной транспарант. АБОРТ ВЫЗЫВАЕТ РАК ГРУДИ.

Хорошая работа, черт возьми.

Виктору пришлось признать, плакат был хорош. Больше, чем хорош; он был потрясающий. Плакат был настолько крышесносно хорош, что он жалел, что не нарисовал его сам.

«Это утверждение в корне неверно, – верещала женщина. – Между абортом и раком нет вообще никакой связи!»

Ее лицо периодически выпадало из фокуса. Энтони, очевидно, недоставало твердости руки.

Снежинки мерцали и переливались. Поблескивали, как вулканический пепел.

Женщина все говорила и говорила. Внимание Виктора начало рассеиваться. Ее голос раздражал его. Да и дыхание Энтони действовало ему на нервы.

«Аборт – это не фактор риска! Фактор риска – это наличие груди!»

И в эту самую секунду произошла подвижка. Виктор ясно увидел, почему Энтони записал этот момент.

Он вернулся к началу и посмотрел еще раз, анализируя свою реакцию. Женщина не была как-то особенно привлекательна, совсем не в его вкусе. У нее было маленькое лицо с резкими чертами и очень темные брови, придававшие ей злой вид. Ровно до конца первой минуты он ее ненавидел: ее задиристый голос, мужланскую стрижку, ее самоуверенность. Этот вездесущий, выбешивающий, стоило-бы-спалить-его-в-печи пуховик.

А потом, на шестидесятой секунде, земля сдвинулась. Он услышал в ее голосе дрожь. У него в мыслях не было сомнений, что скоро польются слезы. У него в паху не было сомнений.

Снежинки мерцали и переливались. Он хотел бы ее приблизить. Он хотел бы, чтобы Энтони перестал дышать.

На шестьдесят второй секунде ее глаза заволокло.

Виктор остановил видео, чтобы рассмотреть ее лицо.

Коламбия.

У него был пунктик на плачущих женщинах. От вида плачущей женщины он исполнялся любовью.

Видео оборвалось внезапно. Тяжелые шаги, мужской голос где-то за кадром. Сэр, пожалуйста, уйдите с дороги.

Виктор посмотрел видео на замедленной скорости, потом на удвоенной. Он смотрел его снова и снова.

У НЕГО БЫЛО СТОЛЬКО ВОПРОСОВ.

Кто она и как она попала в эту ситуацию? Она проститутка? Почему она ненавидит детей? Или она мужчин ненавидит? Того, с кем она трахалась? Но самое важное: кто этот мужчина?

Пересматривая видео, он запоминал каждую деталь. Визг автомобильной сигнализации, шум дороги, катящийся мимо велосипед.

На заднем плане, прямо над ее левым плечом виднелся указатель. МЕРСИ.

«Коламбия», – подумал он. Он знал, что это не ее имя, но ему нужно было как-то ее назвать. Она плакала беззвучно, героически. На пятьдесят девятой секунде ее лицо было безразличным, неподвижным, как гранит. На шестьдесят первой она мимолетно закрыла глаза.

На шестьдесят третьей из них выкатилось ровно две слезинки. По обеим щекам потекло по одной большой капле.

Он запоминал каждую маленькую, благословенную деталь. У нее в ушах были маленькие серебрянные колечки. Виктор представил, как она одевалась в то утро, выбирала, что наденет на аборт. Тот факт, что на ней были украшения, потрясал его до глубины души. Это казалось бесчеловечным. В целом он ожидал чего-то подобного от женщины, собирающейся убить своего ребенка, вот только Коламбия не была бесчеловечной. Ее страдание было почти осязаемо. Виктору было яснее ясного, что она не хочет этого делать. Казалось, она вот-вот лишится чувств от горя.

МЕРСИ. Название казалось неслучайным.

Каждая деталь была сродни подарку.

Низкий мужской голос в конце записи. Сэр, уйдите с дороги, пожалуйста. Ему показалось, или он говорил с акцентом? Был ли это тот же человек, с которым трахалась Коламбия и чьего ребенка собиралась убить?

Когда он взглянул на ситуацию с этой стороны, ему почти что стало жаль парня. Почти, но не особенно.

Он посмотрел видео еще раз. Он уже начинал немного ненавидеть этого демонстранта. Это была не просто зависть к его плакату: этот человек, кем бы он ни был, стоял к ней слишком близко. Это был его собственнический