Над потолочным окном стоит луна, и от ее света на пол ложатся легкие тени.

Раньше мне казалось, что в этих тенях скрыта какая-то надежда.

А теперь мне кажется, что это пятна грязи.

Я беру с кровати подушку и пушистое одеяло и иду в ванную, посидеть.

Через несколько минут тишком является Чеддер. Он сворачивается калачиком на краю одеяла, приваливается ко мне к спине и засыпает.

Здесь тоже есть окно, и, лежа на холодной плитке, я смотрю, как восходящее солнце окрашивает мир оранжевым светом.

Звезды на бескрайнем небе Бейкерсфилда начинают тускнеть.

Я закрываю глаза.

И когда я уже совсем засыпаю, на экране моего сознания вдруг появляется стайка колибри.

Они понимают, что движение – это важно.

Я просыпаюсь несколько часов спустя и не могу понять, где я.

И только через некоторое время (которое кажется вечностью, но на практике длится менее секунды) соображаю, что я в ванной и что сегодня мой последний день в «Садах Гленвуда».

Время, оно такое.

Если через миг тебе разобьют сердце, последняя секунда кажется вечностью.

Я чувствую себя очень-очень усталой, но все равно принимаю душ и мою голову.

Пусть сохнет как есть – будет копна темных кудряшек.

Я не стягиваю волосы в хвост, не заплетаю в косу, вообще ничего с ними не делаю.

Какие есть, такие есть.

Я – это я.

Я надеваю свой старый костюм для работы в саду.

Кладу в карман желудь, который подарила Маи.

Может, он и правда приносит удачу. Пока все было неплохо. Это уже кое-что.

Суд будет в помещении, поэтому красную панаму надевать не надо.

Но я все равно возьму ее с собой, потому что красный – цвет удачи, и к тому же играет важную роль в природе.

Завтрак проходит как обычно.

Я беру банан в коричневых пятнышках.

Похоже на шкуру жирафа.

Жаль, что я несовершеннолетняя. Я жила бы на Амазонке и изучала тамошние растения – не исключено, что из них можно выделить вещество для лечения рака.

К сожалению, это недостижимая мечта.

У меня даже паспорта нет.

Пока мы пытаемся есть, приходит Делл, раньше обычного.

Они с Патти говорят, что им нужно что-то взять из машины, и уходят на стоянку.

Я уверена: хотят поговорить обо мне.

Через несколько минут они возвращаются, но говорят только, что пора выходить, не то Маи опоздает на урок.

Я спрашиваю Патти, что будет на слушании.

Она говорит, чтобы я не волновалась.

По-моему, это не ответ.

Как тут не волноваться?

Хуже всего то, что я успела хорошо ее изучить. Я каждый день подолгу находилась рядом с нею. И по выражению ее лица я вижу, что она тоже волнуется.

Маи хочет приехать на слушания после обеда.

Я говорю:

– Это не обязательно. У тебя еще будут уроки. Я теперь готова. Я стала сильнее.

Я встаю и иду в ванную.

Через минуту приезжает Ленора.

Патти говорит, что мы не прощаемся.

Она говорит – Hẹn gặp lại sau.

Это значит «увидимся позже».

Я говорю:

– Да, обязательно увидимся, все вместе.

Надо поскорее уходить, пока мы все не расчувствовались.

Я обнимаю Маи и стараюсь держаться твердо, в основном потому, что она переживает за двоих.

Она – самый стойкий человек из всех, кого я знаю, но мой уход ее подкосил.

Я обнимаю Делла и Патти. Киваю Куанг Ха.

Поворачиваюсь к Чеддеру.

Он сидит на спинке дивана и глядит на нас. Я собиралась сказать ему «до свидания». Решила, что скажу. Но не могу.

Я отворачиваюсь.

И слышу звяканье бубенчика на ошейнике.

Я могу выговорить только:

– Пожалуйста, не забывайте поливать растения во дворе. Особенно смолосемянник. Я приду помочь, как только смогу.

Я слышу, как Маи выскакивает из комнаты и убегает в коридор. Нервы не выдержали.

Уже в дверях я оборачиваюсь в последний раз. Чеддер сидит на полу в разноцветных солнечных лучах, проникающих сквозь стекляшки на крыше.

От игры света морда у него выглядит как-то странно.

А может, это просто потому, что я смотрю сквозь слезы.

Я сажусь в машину Леноры и оглядываюсь на дом.

Чеддер сидит в окне.

Я шепчу:

– До свидания.

Я не попрощалась с мамой и папой. И никогда не попрощаюсь. Они только что были, и вот уже их нет.

Зачем вообще прощаться?

Может быть, прощание – это конец чего-то?

Я даже не обняла их, когда уходила в школу тем утром.

Вот почему я не хочу обратно в школу.

Дело не в детях, не в учителях, не во всем прочем – с этим я справлюсь. Дело в воспоминаниях.

Я не могу пойти в школу потому, что всякий раз, когда я позволяю себе вспомнить последний проведенный там день, я не выдерживаю. Земля уходит из-под ног.

И я разлетаюсь на миллион осколков.

Я волнуюсь за Куанг Ха.

На этой неделе ему много задавали на дом. Надеюсь, он хоть что-то постарается сделать.

И еще Делл. Не вернется ли к нему привычка набивать шкафы барахлом? Вдруг он опять будет сидеть, глядеть в окно и ждать, пока начнется настоящая жизнь?

А Патти? Будет опять много работать? Я же точно знаю, что испарения от лака ей вредны.

Только теперь я поняла, как за всех за них волнуюсь.

Это лучше, чем тревожиться о себе.

Таков секрет, один из тех, что я узнала за последние несколько месяцев.

Забота о других помогает удержаться на плаву и не утонуть в собственном горе.

Мы с пятью другими девочками сидим в большой комнате Центра.

У всех у нас сегодня слушания.

Четверо из пяти девочек спят. Или притворяются, что спят.

Пятая говорит по сотовому телефону.

У меня с собой компьютер, и после третьей просьбы женщина в приемной дает мне пароль от беспроводной сети.

Больше ни у кого компьютера нет. Мне неловко, но девочкам, кажется, все равно.