– Так что же, они надеются вытеснить в этих краях Святую Церковь и заменить ее собой? – в голосе брата Эрара звучал откровенный ужас.

– Господь не попустит такого унижения! – ответил монах, и глаза его вновь вспыхнули. – С Божией помощью наступление нечестия будет отражено! Один за другим едут в Лангедок легаты римского престола, и если нужно, то христианнейшие властители, покорные воле понтифика, пришлют сюда войска!

– Вот это вряд ли, – буркнул брат Симон, но отец Доминик его не услышал.

– И как было бы прекрасно! – воскликнул он, вознося руки к потолку, – если бы в первых рядах отправившегося на битву с ересью воинства шли опытные в сражениях рыцари Ордена!

– Устав запрещает нам обращать оружие против христиан[162], – мягко сказал брат Анри. – Кроме того, если мы начнем тратить силы на преследование еретиков, то кто будет сражаться с сарацинами в Святой Земле и Испании[163]?

– Вижу я с сокрушением сердечным, что погряз Орден в мирских делах, – монах заскрежетал зубами, а лицо его на мгновение сделалось злобным. – И не видит, где таится главная опасность делу Христа. Что сарацины – они враги явные, и победить их будет легко. Еретики же подтачивают древо веры изнутри, и война с ними – куда более сложна и опасна!

– Но мы уже выбрали свою, – равнодушно пожал плечами де Лапалисс. – Наш Орден предназначен для войны с неверными, а еретиками пусть занимается кто-то другой!

– О, не сомневайтесь, ими найдется кому заняться! – зловеще улыбнулся отец Доминик. – Но как бы тогда не было слишком поздно для Ордена[164]…

– Не стоит нас устрашать, святой отец, – поднимаясь из-за стола, заметил брат Анри. – Кто видел смерть сотни раз, не испугается ее. С вашего позволения, мы отправимся на вечернюю молитву!

– Да пошлет вам Господь мудрости! – вежливо пожелал отец Доминик, но лицо его оставалось сердитым, а в голосе все еще были заметны следы недавнего гнева.

Монахи устроились на ночлег в общем зале, а рыцари вместе с сержантами удалились в отведенную им на втором этаже комнату.

– Вы хоть знаете, с кем сегодня беседовали? – спросил брат Симон, после того как "Отче наш" был прочитан положенное число раз.

– С монахом, – с легким удивлением отозвался Робер, – каких сотни шляются по дорогам от Фландрии до Руссильона.

– Отца Доминика, который родом из знатной кастильской семьи д'Аца, – невесело улыбнулся белобрысый астуриец, – многие и по ту и по эту сторону Пиренеев считают настоящим святым! Говорят, что свиток с его доводами против ереси ткачей не сгорел, когда ересиархи бросили его в огонь!

– Клянусь Святым Отремуаном, – упрямо заявил брат Анри, – он вовсе не похож на святого, а что до остального, то пора уже спать! Сами же будете зевать на заутрене!

Ни меж неверных, ни меж христиан

Вассала мир отважней не видал,

Никто так не был к делу веры рьян

И так не чтил святой закон Христа…

«Песнь о Гильоме Оранжском». XII век

27 октября 1207 г.

Лангедок, окрестности селения Безьеж между Кастельнодари и Тулузой

Под копытами лошади мягко хлюпала грязь, впрочем, изрядно просохшая за последние дни. Дождь прекратился, по светлому небу неслись лохматые серые облака, но ветер, явно забравшийся в южные края с далекого севера, был холоден. От него спасал только теплый, подбитый мехом усе[165]. Деревья фруктовых садов по сторонам от дороги стояли голые и страшные, точно черные скелеты неведомых чудищ.

Робер ехал одним из последних и предавался размышллениям. Ранее он не знал, чем Южная Франция отличается от Северной. Думал, что все различие заключено в языке. Весной, по дороге в Марсель, они пересекли Лангедок гораздо восточнее, двигаясь через Невер, Бургундию и Виваре. Тогда он просто не имел возможности для тщательных наблюдений.

Теперь он видел все в подробностях.

Здесь не было королей, которые могли, как Плантагенеты и Капетинги на севере, навести порядок. Богохульствующие пьяные священники, пустеющие церкви, прелаты, жиреющие на грабежах и обмане – все это было настолько ужасно, что даже ересь публикан, которыми в далекой Нормандии пугали детей, не выглядела страшной. Отец Доминик, пытающийся почти в одиночку бороться с ней, смотрелся бы смешно, если бы не его истовая, слепая вера в собственную победу…

Поговорить с ним во второй раз не удалось. Странный монах, надеющийся на силу проповеди точно так же, как и его противники, ушел до рассвета, задолго до того, как рыцари спустились вниз.

И судя по тому, что потом они его не нагнали, двинулся он вовсе не на запад.

– Во имя Господа, что здесь такое? – изумленный возглас, донесшийся от головы небольшого отряда, заставил Робера отвлечься от размышлений. Он поднял голову и сам остолбенел.

В нескольких десятках туазов впереди двигалась толпа. Шли мужчины, бородатые селяне, женщины в простых платьях вели и несли детей. Все выглядело как переселение, если не считать отсутствие пожитков и то, что одеты все были в чистое.

– Куда это они? – поинтересовался брат Анри. – Тут же вся деревня!

С верхушки холма, на котором остановился отряд, хорошо было видно лежащее внизу селение. Аккуратные домики, линии заборов, поднимающиеся из труб дымки. Но ни одного человека на улицах.

Все, как один, двигались по дороге, чтобы, не доходя десятка шагов до замерших в неподвижности всадников свернуть в негустой лес, тянущийся к юго-западу, сколько хватало глаз.

На храмовников селяне не обращали никакого внимания.

Последний из крестьян скрылся среди деревьев, а рыцари все продолжали стоять на дороге.

– Клянусь Святым Отремуаном, я должен узнать, что тут происходит! – горячо воскликнул брат Анри, спрыгивая с коня. – Брат Симон – остаетесь за старшего. Остальные рыцари – со мной. Да укрепит нас Господь!

Робер медленно слез с седла. Идти никуда не хотелось, хотелось добраться до постели и выспаться. Усталость от многодневного путешествия скопилась в теле неприятной тяжестью.

Но не повиноваться было невозможно.

Спешенные рыцари вошли в лес. Под ногами мягко шуршали опавшие листья, шелестел ветер, обдирая бока о голые ветви. Впереди, среди частокола стволов мелькали спины крестьянской процессии.