Со временем, я довольно быстро сообразила, что доказывать свою непричастность к проблемам сестры не было смысла. Мачеха все равно всегда была на стороне своей Клариссы.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Так что, весь минувший год жили мы с сестрой в состоянии тихой войны, при этом, она, так или иначе, вынуждала меня прислуживать ей. Нагружая заданиями сверх выполнения всей той работы, которую свалила на меня мачеха.

Михаил рассказал мне, что до моего возвращения в доме была одна постоянная служанка и две дважды в неделю приходящих работницы для стирки, глажки и починки одежды и белья. А сейчас, я осталась одна на всё про всё.

Это может показаться смешным, но прошло уже больше года, как я вернулась домой, а времени сбегать в храм и проверить храмовые книги у меня попросту не нашлось. Мой день был расписан по минутам. Сразу после завтрака я подметала двор либо, зимой, расчищала дорожки от снега. Потом занималась уборкой спален, а зимой ещё и растопкой каминов на втором этаже. Когда заканчивала, принималась готовить обед. После обеда, обычно, шли, либо работы по дому, либо починка одежды, ближе к вечеру — приготовление ужина. Самая тяжёлая работа была по вечерам: наносить и нагреть воды для купания или мытья на ночь, ну, и уборка после оного.

Но, как бы ни было трудно, я терпела.

Были ещё всякие-разные не ежедневные или разовые работы: стирка, глажка, подготовка дома к праздникам, беготня по поручениям мачехи или сестры и прочее, прочее, прочее… Как говорится, жила так, что некогда было и голову поднять. Я сама себе казалась загнанной лошадью, которая бежит, бежит, бежит, а её всё погоняют и погоняют. Возможно, давно бы пала духом, но грели мысли о том, что меньше, чем через год я стану совершеннолетней по документам, получу наследство от своей мамы и право на часть родного дома и стану сама себе хозяйкой. Часть родного дома я планировала отдать мачехе за расписки, которые она брала с меня. Я всё равно не хотела с ней жить. А себе на мамино наследство куплю маленький домик, посажу цветы под окном, устроюсь работать учительницей в женскую школу… В общем, всё будет прекрасно!

Сестре сейчас четырнадцать. Она уже считает себя взрослой и, кстати, занимается в выпускном классе той самой женской школы, куда я мечтаю устроиться на работу через год. Меня уже несколько раз гоняли с поручениями в это заведение, и тамошняя обстановка очень пришлась мне по душе: девочки выглядели намного веселее и счастливее, чем в нашем институте.

Я заметила, что, хотя на занятия в школу принято приходить в форме, наша Кларисса всячески пытается подчеркнуть свою яркую красоту разными деталями: вызывающий шарф на шее, серебряные гребни с полудрагоценными камнями в волосах, украшения в ушах и на пальцах, красивая дорогая обувь.

Относительно красоты Клариссы я не шучу. Сестра очень похожа на мачеху в молодости: пухлые алые губы, живые, яркие, карие, почти чёрные, глаза, тонкая осиная талия, широкие бёдра и высокая полная грудь.

Теперь, повзрослев, я понимаю: не просто так отец в своё время потерял голову от этой женщины и отставил маленькую дочь на второй план.

Кларисса уже на пятнадцатом году жизни привлекала внимание противоположного пола. Не представляю, что будет, когда она подрастёт. Жаль только, что характером она тоже пошла в мать — такая же корыстолюбивая мегера, которая во всю пользуется своим положением и внешностью.

Сегодня повеяло чуть ли не зимней стужей, хотя сейчас всего-навсего середина осени. Вообще, в этом году осень была очень ранней и дождливой. Даже её первый день, день моего, по-настоящему, девятнадцатилетия, был настолько прохладным, что я надевала свой чёрный жакет от формы гувернантки, выходя во двор.

Наверное, и зима будет ранней и морозной.

После полудня, небо сплошь затянуло низкими свинцовыми тучами. Заморосило. А потом, вместе с дождём начал срываться мелкий снег, который неприятно колол лицо, когда сильный порыв ветра швырял его.

— Кларочка так спешила сегодня в школу, что не взяла зонт. Александра! Отнеси. — властный тон мачехи не предполагал возражений.

У меня не было по-настоящему тёплой верхней одежды. Из дворца наследного принца я уходила летом, поэтому смотритель позволил мне забрать только летнюю форму гувернантки. Мачеха недорого продала мне своё старое, истёртое пальто и сбитые сапоги. Кроме внешней неприглядности, это пальто оказалось холодным и быстро набиралось влагой в промозглую погоду, становясь очень тяжёлым, а сапоги промокали.

В будущем я собиралась работать в женской школе и мне отчаянно не хотелось появляться там в столь непрезентабельном виде. В более тёплое время года я одевалась вполне достойно, а вот в холода… увы.

К сожалению, приказ мачехи не оставлял мне выбора. Пришлось идти. Я уже пару раз пыталась не выполнять её распоряжения, и едва не оказалась на улице. Тогда я еле вымолила у мачехи прощение.

Всё же, несмотря на то, что у меня было много работы, я всегда спала в тёплой и мягкой постели и имела возможность вдоволь и разнообразно питаться. Я ценила то, что имела.

Знаю, что нашлось бы много людей, которые посчитали бы такие условия жизни, как у меня сейчас, просто прекрасными.

При этом, я не считала себя обязанной мачехе за то, что имею, так как она исправно каждый месяц приносила мне на подпись расписки, куда вносила все расходы на моё проживание с ней. Я попыталась было спорить, но снова побоялась оказаться на улице и уступила — подписывала их, только следила, чтобы мегера не сильно перегибала с суммой документа.

Тем более такая жизнь у меня не навсегда! Надо просто потерпеть до совершеннолетия. А потом: домик, цветы, весёлые добрые девочки в классной комнате, где я — учительница…

В общем, утеплилась я как смогла. Поверх пальто ещё двумя платками обмоталась — не красиво, зато теплее. И понесла к женской школе зонт своей безголовой сестре, которая всё забывает!

Это заведение находилось в центре города. Конечно, не на главной площади, где был храм всем Богам, городская ратуша, гостиный двор и мужская гимназия, но, зато, напротив дома губернатора, рядом со зданием оперы и городским парком.

В дождливый осенний день на моей любимой площади города, у женской школы, было непривычно пусто. Не кричали извозчики «поберегись!», не цокали копыта лошадей по каменным плитам, не скрипели кареты и пролётки, не звенели колокольчиками смеха кокетничающие девушки, тоненькими нежными голосочками не предлагали маленькие цветочницы последние осенние цветы. Лишь громкий шорох и частый перестук дождевых капель… Ухоженные парковые ансамбли скрылись за пеленой затяжного осеннего ливня. Понятно, что желающих совершать прогулку в городском саду при такой погоде не нашлось. Для вечернего спектакля было ещё слишком рано, поэтому и возле здания оперы никого не было.