Его лицо как грозовая туча, предвестник страшного и опасного урагана.

– Я не убивал Сару Паджетт.

Я собираю силу воли в кулак и смотрю ему прямо в глаза.

– Есть двенадцать миллионов шестьсот тысяч причин поверить в то, что именно ты это сделал.

Его лицо становится белым, как бумага. Значит, это правда. О боже, я до этой секунды верила в то, что это не так!

– Как ты об этом узнала?

В животе у меня все крутит, и липкий пот покрывает все тело. Кажется, мне сейчас будет очень плохо.

– Понятное дело, что не от тебя, – говорю я. – Судя по всему, на эту тему ты не хотел со мной говорить, а? Ну, это вполне понятно.

– Как ты узнала? – повторяет он.

– Я слышала твой телефонный разговор, – отвечаю я.

Он ворошит пятерней волосы.

– Ники…

– Не надо. – Я предостерегающе поднимаю руку. – Не стоит. – Я хочу выйти из комнаты и из его дома. Я засовываю руку в карман джинсов и вынимаю ножной браслет, который он мне подарил. Делаю глубокий вдох и кладу браслет на кровать.

Выходя из комнаты, я бросаю взгляд на незаконченный портрет, и в горле у меня встает комок.

Дэмиен не идет за мной и не пытается остановить.

Я не очень четко помню, как я провела два последующих дня. Все как в тумане. Я ела много мороженого, смотрела старые фильмы и слушала депрессивную музыку. Два раза Джеми заставляла меня посидеть около бассейна, утверждая, что мне полезен витамин D, но лучше от этого не стало. Мне было очень плохо.

Дневной ритм и сон у меня окончательно сбились, и я не собиралась это как-то исправлять. Мне не нужно никуда идти, потому что после того, как я ушла из дома Дэмиена, сразу позвонила Брюсу и отказалась от его предложения. Мне необходимо оборвать все связи с Дэмиеном. Если я этого не сделаю, то никогда не смогу его забыть. Мне его ужасно не хватает.

По телевизору идет реклама, которую за последние дни я посмотрела примерно раз сто. Я прикрываю глаза и почти засыпаю, но меня будит решительный стук в дверь. Джеми снова на кинопробах, и открыть некому.

Стук в дверь продолжается. Я издаю стон и сажусь на диване.

Кто это такой настойчивый под нашей дверью? Может быть, это Дэмиен? Вряд ли. За все это время он ни разу не связался со мной, не поинтересовался, как у меня дела, не попытался прояснить историю с Паджетт.

Ты приняла правильное решение. Для него ты была просто игрушкой. Сейчас у него, должно быть, уже новая кукла.

Блин, как же мне плохо.

Стук в дверь продолжается.

– Уже иду! Иду! Подождите!

Я встаю с дивана и часто моргаю. Мое лицо опухло, а волосы немытые и спутанные. Я третий день хожу в одних и тех же пижамных штанах, и на майке у меня разводы от пролитого кофе.

Все гораздо хуже. Это моя мать.

Я выгляжу ужасно, и это мне совершенно безразлично.

Я топаю к входной двери в носках, стараясь не споткнуться о леди Мяу-Мяу, которая вне себя от радости, что я снова подаю признаки жизни.

Обычно я не смотрю в глазок, но на этот раз хочу убедиться, что это не Дэмиен.

И это действительно не Дэмиен.

Все гораздо хуже.

Это моя мать.

– Мама, – говорю я. – Что ты здесь делаешь?

Она спокойно проходит мимо меня в комнату и критическим взглядом осматривается. Потом подходит к кухонному столу, кончиками пальцев отодвигает стул, достает из сумочки от Chanel бумажную салфетку, протирает ею сиденье стула и только после этого садится. Она складывает руки перед собой на столе и держит спину прямо.

Я сажусь напротив нее, ставлю локоть на стол и подпираю рукой голову.

Мать мне улыбается. Я знаю эту улыбку, в основном она достается кассирам в магазинах и работникам автозаправок.

– Зачем ты приехала в Лос-Анджелес? – спрашиваю ее я.

– Это же ясно как белый день. Я приехала тебе помочь, – отвечает она.

У меня голова не соображает, и я не очень понимаю, о чем она говорит.

– Помочь с Дэмиеном Старком, – объясняет мать.

– Мама, ты о чем?

– Я видела фотографию и подпись в газете. Почему ты не сказала мне, что встречаешься с таким человеком, как Дэмиен Старк? Это самая лучшая новость о твоей жизни с тех пор, как ты переехала в Лос-Анджелес.

Я смотрю на нее и молчу.

– Дорогая, ведь это же прекрасно! Если ты хочешь выйти замуж за такого человека, как он, ты должна быть идеальна во всем. А то он тебя бросит и найдет себе другую.

«Наверняка уже нашел», – думаю я.

Она осматривает меня критическим взглядом. Ее губы стали тонкими, словно ниточки.

– Нам есть над чем поработать, – говорит она и вынимает из сумочки телефон. – Не понимаю, как ты можешь так запустить себя, встречаясь с миллиардером? Какие в этом районе хорошие спа? Мы начнем с парикмахера. Слава богу, у тебя все еще чудесные волосы, хотя и очень грязные. Надо подстричь концы. Потом новый гардероб, и займемся этой квартирой.

– Мама, я с ним рассталась.

Честное слово, лицо моей мамы зеленеет.

– Почему?! – Судя по ее тону, я только что ей сказала, что мне осталось жить всего двадцать четыре часа. – Зачем ты так необдуманно и глупо поступила?

– Почему? – Я широко открываю рот и продолжаю: – Потому что он хочет все контролировать. И этот контроль может до могилы довести. Тебе наверняка это знакомо, а?

Она поднимается. Ее движения медленные и заученные, словно у заводной куклы. Она всегда ведет себя так, когда злится. Настоящие леди никогда не показывают своих чувств.

– Ты просто идиотка, – говорит она спокойным голосом. – Ты все постоянно выворачиваешь по-своему. Только Николь знает, что ей надо. Только Николь знает, как лучше поступить.

– Да, мама, совершенно верно. Только Николь знает, что ей нужно.

– Ты избалованная и неблагодарная. Ты ничтожная. Я нашла время и прилетела, чтобы тебе помочь. Теперь я поеду в отель, а ты посиди и подумай о своей жизни. О том, что ты хочешь и что ты теряешь. И потом мы можем спокойно все это обсудить.

Она разворачивается и выходит из квартиры. Она даже не хлопает дверью.

Я сижу на месте, не шевелясь. Мне надо встать, но сил у меня нет. Я просто сижу, как полено, и ничего не могу с этим поделать.

Не знаю, сколько времени прошло после ухода матери. Может, пятнадцать минут, а может, и пятнадцать часов. Я прихожу в себя от того, что у меня онемела нога. Смотрю вниз и вижу, что кулаки у меня крепко сжаты. Я медленно разжимаю один кулак – на ладони остались следы от впившихся в нее ногтей. Такие глубокие следы, что еще вот-вот, и появилась бы кровь.