— Да, конечно. А на горячий душ вашего гостеприимства хватит? Я действительно замерзла, как волчий хвост в проруби.

— Душ в вашем распоряжении, — сказал Забродов. — А что касается его температуры, так это не ко мне. Это — в городские теплосети…

Он ушел на кухню, поставил на плиту чайник, закурил и присел на табурет у окна. В ванной зашумела вода, стукнуло упавшее на дно ванны мыло. Вот так, подумал Забродов, глядя на свое размытое отражение в черном стекле. Эх, ты, старый мерин, а все туда же… А главное, как просто все это делается в наше время!

«Только не надо быть ханжой, — сказал он себе. — Ханжество — далеко не лучшая человеческая черта, и происходит оно либо от ограниченности, либо от зависти — почему, дескать, кто-то может, а мне нельзя? И потом, это всегда было просто. И сложно тоже было. Это зависит не от эпохи, а от обстоятельств. Мы с ней во многом одинаковы и не нуждаемся в фиговых листках, которыми в так называемом приличном обществе принято маскировать свои намерения. Это нормально. Это нормально даже в том случае, если я герой не ее романа и сегодня она просто решила немного приподнять мой боевой дух перед предстоящей операцией. Но это — вряд ли, вряд ли… Почему вряд ли? Да потому, что мне этого не хочется. Уж очень это получается унизительно: любовь по заданию с последующим предоставлением подробного рапорта о ходе выполнения такового. Так и представляю себе Федотова, который читает этот рапорт и прикидывает на карманном калькуляторе эффективность воздействия женских прелестей на изношенную психику некоего военного пенсионера. То есть, Федотов, конечно, на это способен. Если это потребуется для дела, старый хрен прочтет такой вот рапорт или, скажем, просмотрит видеозапись и даже не покраснеет. И я бы не стал его осуждать, только очень уж это противно. Нельзя же вечно подозревать всех на свете.

Не хочу. Надоело.»

Он раздавил сигарету в пепельнице, сходил в прихожую и перенес чемодан Мельника из-под вешалки в кладовку. Совсем выкинуть проклятую штуковину из головы никак не получалось. Потом он пошел на кухню проверить чайник. Чайник уже вскипел. Иларион сполоснул кипятком заварник, насыпал туда заварки, но тут из душа вышла Нина… Словом, вышло так, что чай остался невыпитым.

Позже, когда Нина уже спала, разметав по подушке свои чудесные волосы, Забродов долго лежал с открытыми глазами, наблюдая, как редеет за окном темнота, и думал. Потом он вдруг ухмыльнулся — широко и очень хитро, как школяр, измысливший очередную каверзу, повернулся на бок и мгновенно уснул. Сон его был спокойным и крепким, потому что Забродов наконец решил, что ему делать со свинцовым чемоданом, в котором хранился один из ядерных мини-зарядов, бесследно исчезнувших из военных арсеналов после развала СССР.

* * *

Он проснулся поздно, в половине восьмого утра, и сразу же испугался, что проспал. Подняв голову, он посмотрел на Нину. При утреннем освещении она выглядела ничуть не хуже, чем вечером, что, как неоднократно убеждался Иларион, среди женщин встречается не так уж часто. Задуманная накануне операция с чемоданом вдруг показалась ему не столь уж важной. «Но-но, строго сказал он себе и начал осторожно, чтобы не потревожить Нину, выбираться из постели. — Раздухарился, старый хрен!»

Он встал, прихватил со стула одежду, сунул под мышку телефон и на цыпочках удалился в ванную. По мере того как ночная лень уходила из пробуждавшегося тела, оставшаяся в постели женщина все больше отодвигалась на второй план. Вот так всегда, подумал Иларион, закрывая за собой дверь ванной и осторожно задвигая защелку. Все хорошее кончается быстрее, чем к нему успеваешь привыкнуть, и даже не то что привыкнуть, а хотя бы разобраться, хорошо это было или плохо… Ха, плохо! Давайте не будем кокетничать, товарищ капитан. Давайте будем выражаться честно и прямо, как и полагается людям военным, а не каким-нибудь шпакам: это было здорово. Вам в вашем возрасте на такое, собственно, и рассчитывать-то не приходилось, а вот поди ж ты…

Он улыбнулся, скорчил зверскую рожу своему отражению в зеркале, включил душ и стал, одной рукой натягивая штаны, большим пальцем другой набирать номер генерала Федотова.

— Доброе утро, товарищ генерал, — сказал он, когда Федотов ответил. Забродов беспокоит. Тут такое дело… Видите ли, я случайно нашел ядерный чемоданчик. Вам не требуется? Уступлю по дешевке.

— Не понял, — сказал Федотов. — Ты что, пьяный? Повтори, что ты там нашел.

Иларион повторил. Некоторое время генерал молчал, а потом осторожно, с почти вопросительной интонацией, послал Илариона в место, которого нет ни в одном географическом атласе, но которое с легкостью можно найти в атласе анатомическом.

— Хорошо, — сказал Иларион. — Я так понял, что вы советуете мне обратиться в милицию.

Ему пришлось на какое-то время отвести трубку подальше от уха.

— Никаких шуток, — сказал он, когда генерал выдохся. — Кто же шутит святыми вещами?

— Я пришлю людей, — после длинной паузы сказал генерал. — И учти: я дам им приказ стрелять на поражение, если окажется, что это розыгрыш. Вот уж это точно не шутка.

— Одну секунду, — сказал Иларион и сжато, уже без всяких шуток, объяснил Федотову, что ему от него требуется.

— Я подумаю, — без особого энтузиазма сказал генерал. — Ерунда какая-то. Не пойму, зачем тебе это нужно Но это точно?..

Окончание вопроса повисло в воздухе, но и без слов было ясно, что имел в виду Федотов. Кажется, ему было трудно поверить в то, что он услышал, Забродову стало жаль старика. В самом деле, каково это: проснуться в одно прекрасное утро и вдруг, без подготовки, услышать такое? Служба, подумал Иларион. Хочешь спать спокойно — иди в дворники.

— Точно, — сказал он. — То есть включать я, конечно, не пробовал, но думаю, что, если бы попробовал, вы бы это заметили.

— Я пришлю людей, — повторил Федотов и отключился.

Иларион положил трубку на крышку стиральной машины, взялся обеими руками за штаны, но передумал и все-таки полез под душ, тем более что вода все равно лилась и уже успела из едва теплой превратиться в горячую. Когда он, умытый, свежий и лохматый после душа, вернулся в комнату, Нина уже не спала. Она улыбнулась ему, придерживая у подбородка одеяло, и Илариону почудился в этой улыбке оттенок робости.

— Привет, — сказал он. — У тебя странное выражение лица. Это спросонья или что-то не так?

— Забудь, — сказала она. — Поговорим об этом, когда ты вернешься. Если захочешь, конечно.

— Конечно захочу, — усмехнулся Забродов. — Когда такому старому валенку, как я, выпадает такой шанс, надо быть полным кретином, чтобы добровольно от него отказаться.

— Цинизм — оружие слабых, — сказала Нина.

— Это афоризм, — с важным видом заявил Иларион. — Есть еще один афоризм. Правда, грубоватый. С бабой спорить — себя не уважать.

— Казарма, — поморщилась Нина. — Хотя суть схвачена верно. А кому ты звонил?