Наверное, Лукавый положил глаз на каждого «нового Прометея». Лукавый стремился заполучить их всех – живых или мертвых – под свои знамена.

Зачем?.. У него была какая-то цель…

Неожиданно хватка Мукеша ослабла. Он все еще продолжал прижимать Магдалину к стене, но делал это скорее для того, чтобы она не упала.

Легкие горели огнем, Магдалина судорожно вобрала полную грудь воздуха. Мукеш отступил. Его сердце молчало, но «особая энергия», заключенная в каждой клетке, пульсировала со всевозрастающей частотой.

На несколько долгих секунд в вагоне висела тишина, пронизанная пульсацией магии. Никто не двигался, Магдалина и Мукеш застыли друг напротив друга двумя изваяниями. Словно на безымянном дирижабле контрабандистов, когда они так и не решились прикоснуться друг к другу.

Затем зажегся синий свет. Он просачивался сквозь пергаментную кожу Мукеша, через каждую пору, пробивался наружу рассеянными лучами. Он падал бликами на металлические стены, на мраморно-бледное лицо Магдалины. В синем свечении растаял прозекторский стол и тело в саване. Возникли из пустоты и мгновенно загустели, поглотив внутреннее пространство вагона, клубы тумана.

Пальцы, сжимающие горло Магдалины, стали рыхлыми, словно перчатку набили опилками. Рука Мукеша переломилась ниже локтя, а из-под почерневшей плоти на лице проступили кости черепа.

Он сжигал себя, дабы не причинить вред той, кого любил.

В мертвой оболочке жила душа, которая сохранила память, и в решающий миг она оказалась сильнее злой воли Господина железных дорог. Внутренний огонь, который Мукеш так и не смог подарить людям, пылал.

Мукеш упал на спину. Взорвался струями серого праха, рассыпался горой почти невесомой золы. Опустевшая одежда сложилась бесформенным кулем.

Магдалина попятилась. Она прижала руки к груди, в которой трепетало кровоточащее, израненное сердце.

– Мукеш, – прошептала она кружащим перед лицом частичкам пепла. Пепел падал на щеки и на губы, словно пытаясь покрыть их поцелуями.

Послышались шаги, кто-то шел сквозь туман. Магдалина подобралась, смахнула слезы, приготовилась драться. При помощи магии или же кулаков, ногтей или зубов – словно загнанный в угол зверь.

Сквозь белесую мглу проступил контур человека в старомодном цилиндре.

– Мемфис, – объявил он мрачно. – Приехали, Эльвен.

Ядовито-зеленые пояса полярного сияния слились над фьордами в китайский иероглиф «юн», что означало «судьба». Оставив за кормой тайгу, края озер и болот, пройдя над тундрой, воскресающей после суровой зимы, «Тион» достиг побережья Баренцева моря.

– Найдите мне добровольцев! – потребовал Роланд Ронсевальский, собрав в кают-компании офицеров. – Дюжину крепких ребят, которые не прочь размять кости на земле.

Старший механик Якоб Фицрой – усатый, похожий на моржа здоровяк в пропахшем машинным маслом, махоркой и потом рабочем комбинезоне – сухо кашлянул, затем заметил:

– Любой из нас не дурак потоптаться по тверди после славного перелета, капитан: и матросы, и офицеры. Если желающие выстроятся в очередь, то у нас нарушится баланс веса.

– Тогда пусть строятся вдоль киля, – улыбнулся вахтенный помощник Грег Баттон, помешивая ложечкой чай.

Роланд холодно поглядел на механика.

– Отставить шутки. Я прекрасно понимаю, что команда устала. Только на твердь мы идем не ради того, чтобы навестить девочек в припортовом борделе. Преимущество будут иметь те, кто знает, с какого конца стреляет винтовка.

Фицрой опустил голову, засопел, затеребил лямки комбинезона.

– Мы? – переспросил Баттон. – Капитан, вы хотите сказать, что собираетесь возглавить отряд?

– Именно так, Грег, – ответил Роланд. – В мое отсутствие вы будете выполнять обязанности капитана.

Баттон поджал губы, кивнул: мол, все с вами ясно. Гордость, ставшая притчей во языцех, не позволит усидеть на месте, она будет гнать Ронсевальского впереди строя и заставлять лезть на рожон.

Роланд понял без слов, что у Баттона на уме. Сказал негромко:

– Я должен лично проследить за безопасностью Заказчика. В первую очередь я несу ответственность за то, что со всеми нами произошло, поэтому… – капитан осекся, потер с пристрастием выбритый подбородок, глядя перед собой.

Офицеры заговорили наперебой:

– Капитан, мы все в одинаковой степени ответственны! Решение принималось командой! Это был единственный правильный выбор!

Роланд устало расстегнул воротник френча.

– Скорее, выбора у нас не было вообще, – поправил он, – и это удручает сильнее всего. Хорошо, господа. Вы можете разойтись по местам. Соберите мне отряд! Через час я проверю его готовность к высадке.

Офицеры разошлись. Кают-компания опустела, и у Роланда появилось несколько секунд, чтобы выйти из образа бесстрастного командира из нержавеющей стали и побыть со своими мыслями наедине.

Они должны были погибнуть среди туч вулканического дыма над лавовой долиной, возникшей на месте Абидоса. Они должны были разбиться в Медном Ущелье, поскольку машины «Тиона» вышли из строя, а без них дирижабль не смог бы сохранить управляемость при бушующем шквале. Они должны были сгинуть без вести, а останки людей и обломки «Тиона» – исчезнуть под многофутовым слоем пепла, чтобы их смогли найти лишь археологи далекого будущего.

Быть может, так и произошло.

Быть может, они разбились, погибли, сгинули… а это – предсмертный бред. Долгий, утомительный, наполненный тревогой бред; последние секунды жизни, обратившиеся в вечность. И борт дирижабля отделял их – разбившихся, погибших, сгинувших – от мира живых.

Какова цепочка: любовь к Магдалине, условия ее дяди, рисковая пропозиция жрецов из Абу-Симбела, опасный перелет над зоной бедствия, отчаянная попытка пришвартоваться к аварийной башне…

Потом этот унизительный выбор: или погибнуть, или пойти на службу некому могущественному существу, чье происхождение и цели до сих пор остаются загадкой.

Последующее цепляется за предыдущее, метафорическая петля затягивается на метафорической шее все сильнее, и нет возможности вырваться из цепких лап договоренностей.

А всему причиной – любовь, будь она неладна.

…Заказчик ждал в ходовой рубке. Роланд привык к его скульптурной фигуре, застывшей в недоступной простому человеку сосредоточенной неподвижности перед иллюминатором. Кажется, за все время Заказчик лишь несколько раз покидал рубку. Его присутствие уже ни у кого не вызывало нервозности или неудовольствия.

– Ultima Thule, – протянул Баттон, глядя на пустынный, в плесневом налете потемневшего снега, пейзаж. Редкие карликовые деревца гнули на ветру голые ветви, темнела в отдалении цепь каменистых сопок, напоминающих терриконы. А еще дальше виднелось море: по волнам плясали солнечные блики, делая их похожими на расплавленный металл.