– Я что-то не так сказал? Герда, ты чего?

Богдан убирает от лица мои ладони. Мотаю головой. Нужно успокоиться.

– Я тебя тоже люблю, – говорю сквозь слезы, – я… мне так стыдно, я ничего не умею, от меня одни проблемы.

– Не неси бред, – его язык касается моих губ, – все просто ах*енно.

Вцепляюсь в его плечи, набирая в легкие побольше воздуха. Сама подаюсь вперед, а Богдан протискивает свою ладонь под мою спину.

– Больно?

– Чуть-чуть…

Прикрываю глаза, вдыхая его запах.

Его движения медленные, аккуратные, но почему-то мне кажется, что даются они нелегко. Обхватываю его лицо руками, целую, сильнее подаюсь вперед, потому что мне хочется, чтобы хоть кто-то из нас смог себя отпустить. Боль уже не кажется такой адской. Ласки возбуждают.

Движения становятся быстрее, грубее, но это больше не отдается болью, скорее чем-то кайфовым. Меня разъедает это подступающее и в тот же момент ускользающее чувство. Мне безумно хочется, чтобы ему было хорошо. Ему же со мной хорошо?

Богдан замирает, содрогаясь, проходит немного времени, прежде чем он сгребает меня в охапку. На щеках снова выступают предательские слезы.

– Гера, блин, ты опять?

Мотаю головой, утыкаясь лицом ему в грудь.

– С днем рождения, мой хороший…

***

Богдан.

Спасибо за подарок, Гера, я чуть крышей не поехал.

Ну не тр*хал я девок без опыта. А походу, зря, знал бы, к чему быть готовым.

Эти слезы просто заводят в тупик. Мозг перестает соображать, и ты еще секунды висишь в прострации, совершенно не понимая, как реагировать. Мне, с*ка, страшно и п*здато одновременно. Моя любимая колючка.

Когда ты часто охреневаешь от происходящего, кажется, что тебя уже нечем удивить. Них*ра. Есть. Гера меня не то что удивила, она меня на лохмотья порезала. Ее решение, желание… вогнали в какое-то еще более уродское самокопание. Я лежал, смотрел на ее лицо, слышал тихое дыхание и понимал, что, с*ка, чуть не сделал ошибку.

Еще чуть-чуть, и я бы изуродовал всякое понятие наших отношений. Не хочу себя оправдывать и сваливать все на спорт и некие неудачи, но почему-то думать так легче.

Эта ночь навсегда останется в моей памяти. Потом я буду не раз вспоминать многие из наших ночей и ненавидеть каждую из них. Потому что будет невыносимо больно. Но это будет потом. Сейчас же я почти обожествил эту девочку. Каждое ее слово, каждое касание, оно особенное, неподвластное объяснению моего блаженства. Эти глаза заставляют слетать с катушек вновь и вновь.

Только вот я пару часов назад чуть все не пох*рил. Напрочь извращая наши отношения. Спасибо тому, кто вовремя тряхнул мои поплывшие мозги.

– Умка моя, – сжимаю ее в объятиях, настолько хочется ее трогать. Медленно выхожу из нее, целуя пухлые, красные губы. – Я в душ, ТЫ пойдешь?

Отрицательно мотает головой.

– Пошли, – подтягиваю ее к себе…

Гера нерешительно встает с кровати, оглядываясь по сторонам. Явно в поисках очередной тряпки. Ну уж нет. Поднимаю ее на руки, спускаясь вниз.

– Гера, – касаюсь губами шеи, открывая воду, – не прячься, – убираю ее руки, которыми она закрывает грудь. – Мне тоже что-нибудь прикрыть?

По ванной прокатывается ее смех. У нее красивый смех. Как и она сама.

Крепче прижимаю ее, и просто не могу отказать себе в удовольствии коснуться ее груди. Сжать этот розовый комочек.

Гера запрокидывает голову. А мне хочется. Ее хочется. И не так, как было только что. Иначе. Мозг соображает о нецелесообразности. Вопит – не сегодня. Но это его адекватная часть. Неадекватная уже все давно придумала и распланировала. И сделала это не сейчас, а многими днями ранее.

Теплая вода окутывает собой наши тела.

Мы стоим не шевелясь. Гера прикрывает глаза, ее губы, тело, просто не могу ее не трогать. Это шиза. Шиза в чистом виде.

Касаюсь ее ладонью между ног. Умка напрягается.

– Я сделал тебе очень больно?

– Не…, – всхлипывает, провожу пальцем по напухшему тугому бугорку, – …т!

Губ непроизвольно касается улыбка. Ее стоны выворачивают наизнанку.

Богдан.

Утро приходит как-то слишком быстро. Как Гера ни старалась, я не дал ей возможности одеться. Мне нравится так. Да, с*ка, всем так нравится, какая нах*р одежда?

– Спишь? – куда-то в мою шею.

Отрицательно мотаю головой.

– Сколько времени?

– Часов семь.

– Богдан, мы же опоздаем.

Не вижу, но знаю, как округляются ее глаза, меняется выражение лица.

– Пропустим один урок, не страшно.

– Нет, так нельзя, это…

Не слушаю ее бред, просто целую. Обхватываю ладонью ее спину, притягивая к себе. Утренний стояк уже дал о себе знать, и пока он совсем не связан с Герой, но еще парочка таких секунд, и все будет взаимосвязано.

– У меня все болит, – шепчет мне в губы.

– Я ничего не делаю, просто целую.

– Я тебя люблю, – облизывает свои пухлые губы, а костяшки пальцев поглаживают мою щеку.

Он ее слов накрывает каким-то сумасшествием. Хотя рядом с ней так всегда. Она настолько въелась мне в кровь, что иногда становится страшно.

В школу приезжаем точь-в-точь к первому уроку. Гольштейн и общественный транспорт – это тот еще цирк. Короче, день, походу, у Геры не задался. Как, впрочем, и у меня. Потому что, стоит нам зайти в здание, у меня начинается какая-то паранойя. Хочется привязать Геру к себе веревкой и никуда не отпускать. Мне жизненно необходимо, чтобы она терлась где-нибудь перед глазами. А когда Сомов пялится на нее в спортзале, хочется придушить этого козла.

– Ты че такой дерганый?

Макс наклоняется завязать шнурки.

– Нормальный.

– Ты на Павлика так смотришь, точно ща ему душу вырвешь.

– Ему бы не помешало, – сквозь зубы.

– Я чего-то не знаю?

– Не, – моргаю, – нормально все, так чет, переклинило.

– Ты че свалил-то вчера?

– Макс, громче говори, – убираю руки в карманы.

– Сорри, не подумал, так что?

– Ничего. Не было меня вчера там.

– Само собой, – выпрямляется.

– Привет, Максим, – Гера подходит к нам с улыбкой…

– Здорово.

Тянет меня за край футболки. Наклоняюсь.

– Из-за тебя у меня все болит, – тихо и наигранно недовольно.