В принципе, Ганди был против владения личной собственностью и собственности не имел. Он писал: «Я утверждаю, что мы в известном смысле воры. Когда я беру и владею тем, что превосходит мои непосредственные нужды, я обворовываю другого… И если бы каждый человек брал не более того, что ему положено, в мире не было бы бедности, никто не умирал бы с голоду».

Но его нравственным принципам могли следовать лишь немногие, и он болезненно это переживал.

В политике Ганди был реалистом, но исходил из того, что нравственное совершенствование людей независимо от их социального положения способно изменить общество и даже перевоспитать колонизаторов, потому прибегал к голодовкам протеста и искал компромиссов с колониальными властями.

На конференции круглого стола Ганди, обращаясь к английским министрам и лордам, заявил: «Вы тоже будете страдать, потому что я хочу затронуть ваши сердца, но когда они будут тронуты, настанет психологический момент для переговоров». Британские политики ему, разумеется, не поверили.

Приверженность Джавахарлала Неру, как и его отца, к ясности и логике вступала в противоречие с личной жертвенностью и интуитивизмом Ганди. Но со временем Неру осознал, что Махатма лучше, чем кто-либо другой в Индии, знает и понимает свой народ; итоге его решения более здравы, чем те понятные для народа, но лишенные ясной логики объяснения, в которые он их облекает. Ганди основал новое политическое мышление, где слабость стала силой, а сила — слабостью. И в этот раз голодовка Ганди, казавшаяся Неру совершенно не оправданным действием, привела к важному политическому результату, вызвав тектонический сдвиг в сознании сотен миллионов индийцев.

После принятия пунского пакта правительство распорядилось ужесточить тюремный режим для Ганди. Посетителей к нему больше не допускали, и связь с внешним миром была чрезвычайно затруднена. Два-три раза Ганди возобновлял голодовки протеста по поводу отдельных случаев нарушения прав хариджан.

Руководители индийской либеральной партии Т. Б. Сапру и М. Р. Джаякар добились у английского министра по делам Индии разрешения посетить Ганди в тюрьме и обсудить с ним будущую конституцию Индии. Но вице-король отказался выполнить это указание. Он добивался полной капитуляции Ганди и конгресса. Уиллингдон телеграфировал в Лондон о нецелесообразности бесед с Ганди, чтобы не создалось впечатление, будто власти добиваются сотрудничества с конгрессом и лично с Ганди. Вице-король утверждал: «Позиция конгресса сейчас значительно слабее по сравнению с 1930 годом, и он утратил свое влияние на массы. Если конгресс восстановит свои позиции или будут осуществлены предлагаемые встречи и беседы, то они произведут впечатление, что правительство пытается заручиться поддержкой конгресса. Это крайне разочаровало бы умеренные элементы, которые в настоящих условиях, думается, способны самостоятельно провести первую избирательную кампанию и обеспечить новой конституции хорошее начало». Правительство согласилось с вице-королем.

В обстановке жестокого подавления массового движения Ганди 8 мая 1933 года объявил, что начнет новую голодовку, которую будет соблюдать 21 день. Ганди вспоминал: «В ту ночь, когда на меня снизошло вдохновение, я был охвачен ужасной тоской… Я не видел никакого исхода. Я был раздавлен под грузом своей ответственности. Я услышал голос, звучащий словно издалека, но при этом совсем рядом, так же отчетливо, будто меня окликал человек, и неудержимо. Я не спал, когда услышал голос… Я прислушался, убедился, что это именно голос, и борьба прекратилась. Я был спокоен. Решение было принято в согласии с ним, назначены день и час поста. Меня обуяла радость».

Итак, голодовка была подсказана ему внутренним голосом и должна была «повысить бдительность и внимание к проблеме хариджан». Ганди специально оговорил, что его голодовка не будет использована в целях кампании гражданского неповиновения. По рекомендации Ганди рабочий комитет ИНК принял решение приостановить гражданское неповиновение на шесть недель, начиная с 9 мая 1933 года.

В этот день лорд Уиллингдон заявил, что «у правительства нет намерения вести какие-либо переговоры с конгрессом о прекращении гражданского неповиновения или об освобождении заключенных».

В Лондоне без участия конгресса при содействии индийских пробританских партий, представителей княжеств и религиозных общин состоялась третья конференция круглого стола, где были окончательно сформулированы предложения по новому конституционному устройству Индии как британской колонии. Уиллингдон спешил провести первую в истории Индии избирательную кампанию.

Приостановка кампании гражданского неповиновения вызвала разочарование среди представителей левого крыла конгресса. Находившиеся в это время в Вене В. Патель и С. Ч. Бос обнародовали заявление, что «последнее указание Ганди о приостановлении гражданского неповиновения является признанием поражения». Они настаивали, что «внутри конгресса должна быть сформирована новая партия из радикальных элементов».

Вице-король в политическом отчете английскому правительству 1 июля 1933 года с удовлетворением писал: «Ганди, как руководитель, открыто подвергается нападкам как слева, так и справа. Ведомый им конгресс после 14 лет непрерывной борьбы достиг опасной черты, близкой к краху. В рядах конгресса существуют глубокие разногласия по поводу выбора политического курса и царит общее падение духа. Единственным человеком, который, должно быть, еще способен объединить конгресс, является Ганди. Он прекрасно понимает, что его влияние зависит, в сущности, от того, какие отношения у него установятся с правительством. Если ему удастся создать впечатление, что правительство выражает готовность иметь с ним дело, его влияние возрастет на 100 процентов».

Лорд Уиллингдон в бытность губернатором Бомбея в 1915 году неоднократно встречался с Ганди, считая поддержание с ним личных контактов политически целесообразным. Теперь времена изменились и вице-король полностью игнорировал Ганди как вождя конгресса. В отчете правительству Уиллингдон охарактеризовал Ганди как «самого проницательного политика в Индии и признанного лидера партии, чья цель — независимость… Конгресс может изменить тактику, но никогда не отойдет от своих намерений».

Часть национальной буржуазии и феодальная знать, напуганные размахом движения ненасильственного сопротивления, предпочли положиться на добрую волю Англии и удовлетвориться теми уступками, которые могли быть предоставлены по новой конституции.

Ганди ощущал спад борьбы, чувствовал усталость людей. Он решил теперь посвятить себя общению с беднейшими слоями народа и борьбе за осуществление социальных реформ. Руководители конгресса были в растерянности, считая решение Ганди движением вспять.

12 июля 1933 года в Пуне прошла неофициальная конференция конгресса, которая уполномочила Ганди вступить в переговоры с вице-королем. Ганди послал телеграмму лорду Уиллингдону с просьбой дать ему аудиенцию, но получил отказ.

1 августа власти, опасаясь, что Ганди умрет в заключении, освободили его из тюрьмы, ограничив местожительство городом Пуна. Тогда Махатма, предварительно поставив в известность власти, нарушил предписание о невыезде из Пуны и отправился в Гуджарат для встречи с крестьянами. Его сразу же арестовали и приговорили к году тюрьмы, но Ганди потребовал, чтобы ему предоставили возможность руководить из тюрьмы движением в защиту хариджан. Когда правительство отклонило это требование, Махатма начал недельную голодовку протеста. Его перевели в тюремную больницу. Ганди готовился принять смерть: попрощался с близкими и друзьями, распорядился немногочисленными личными вещами. Правительство, однако, испугалось, что смерть Ганди спровоцирует массовые протесты, и выпустило его на свободу.