– Извините? – не понял сразу фон Фезенклевер.

– Велено оставить за стеною всех моих людей или, к примеру, моим офицерам и моей охране дозволено въехать в город со мною?

Приехавшие господа переглянулись, и молодой барон ответил:

– Насчёт ваших офицеров и вашей охраны никаких распоряжений от герцога не было, – заверил генерала посыльный герцога.

И тогда Волков сделал жест, предлагающий тому отъехать в сторону. Фон Фезенклевер последовал предложению и проехал несколько шагов за генералом.

– Друг мой, прошу вас ответить всего на один вопрос, – мягко произнёс Волков.

– Не могу обещать вам, генерал, – отвечал посыльный, – но попытаюсь быть с вами честным.

– Приказ оставить моих солдат за городской стеной отдал сам герцог? Лично?

Посыльный некоторое время молчал, раздумывая, а потом ответил:

– Нет, не сам, но кто его отдавал от имени Его Высочества, я вам, к моему глубочайшему сожалению, сказать не могу.

– Этого с меня достаточно, – барон фон Рабенбург улыбнулся, протянул молодому барону фон Фезенклеверу руку для рукопожатия, и тот с почтением и поклоном пожал её.

Как только господа посыльные отъехали, Волков подозвал к себе Рене и сказал тому:

– Друг мой, придётся вам остаться с нашими людьми тут, – он протянул полковнику кошель, – купите им вина, пива и свинины. Пусть пожарят себе.

На этот раз Рене сразу согласился. А генерал продолжал:

– Капитан Вилли, отберите сорок лучших мушкетёров мне в охрану. Они пойдут со мной.

– Придётся стрелять? – на всякий случай уточнил молодой капитан.

– Только холостыми. Поставьте их сзади и будьте при них, пусть стреляют через каждые пятьсот шагов, – отвечал барон. – Дорфус, трубачей и барабанщиков мы тоже берём с собой. Пусть идут впереди меня. Трубачи пусть играют «под знамя». А барабанщики «вперёд».

Недоброжелатели, а их у него было в столице герцогства немало, очень не хотели, чтобы он вошёл в город победителем. Может, ему и нужно было вести себя поскромнее, но уж очень захотелось генералу утереть им все их благородные носы. Очень захотелось.

– Всё, вперёд, – произнёс он и даже указал на городские ворота, как на боевую цель.

Как только он въехал в ворота, на небольшой колокольне красивенькой и опрятной церкви святого Марка, что стояла на въезде в город, звонко и раскатисто ударили колокола. Кто-то, может и неумело, но с большим жаром дёргал верёвки на колокольне. И тут же пронзительно, перекрывая колокольный звон, запели трубы. А за ними застучали и барабаны. Люди, ждавшие въезда, пошли к воротам. И тут же закричали напуганно, а потом стали смеяться, когда первый свой залп в небо по команде молодого капитана дали вошедшие в город мушкетёры.

Глава 30

Конечно, это был не самый роскошный его проезд. Он вспоминал, как проезжал через прекрасный и шумный Ланн с великолепной ракой, захваченной им Фёренбурге, или как там же его встречали толпы горожан после победы над мужиками. Но и в этот раз всё было тоже достойно, даже несмотря на то, что кому-то хотелось, чтобы его успех был незаметен.

Едва он приближался к какой-нибудь церкви, как там тут же начинали звонить колокола. А трубы и барабаны только усиливали интерес бюргеров.

– Кто это? Что там? Никак у герцога праздник? – из домов и проулков выходили и зажиточные бюргеры, и всякая городская беднота. Они глазели на генерала и задавали друг другу вопросы: – Кто таков едет? Что за человек такой?

И на все эти вопросы отвечал майор Дорфус, который ехал впереди трубачей и барабанщиков; он останавливался, останавливая заодно и всю процессию, и кричал:

– Дорогу! Дорогу спасителю Фёренбурга от безбожника и людоеда ван дер Пильса… Дорогу рыцарю Божьему и генералу Его Высочества, человеку, которого прозывают Дланью Господней и Инквизитором, господину Фолькофу, барону фон Рабенбургу.

После чего все сорок мушкетёров давали холостой залп в воздух, пугая девиц и женщин.

Людей посмотреть на шествие сбегалось немало, и это было хорошо; не то чтобы Волкову нравилось внимание горожан или тешили его самолюбие взгляды молодых горожанок, но вот то, что это было ему полезно, – то было несомненно.

Пусть горожане узнают его получше.

Так и шли они ко дворцу герцога, но на широкой и красивой улице Бондарей, которая уже выходила прямо к резиденции Его Высочества, к нему прибежал сам глава городского магистрата Крамер с одним из секретарей. Волков не раз видел его на приёмах у герцога и раскланивался с ним. Теперь же магистр был напуган и тяжело дышал, посему говорил сбивчиво. Но уважительно.

– Господин генерал… – выдохнул он сразу, как только подбежал. – Велено вам запретить…

Тут же зеваки, десятки людей стали собираться на улице вокруг них. Молодые и особенно наглые лезли вперёд, чтобы слышать, о чём там разговаривают важные господа. Очень всем было интересно.

– Что? – не понял генерал, глядя на чиновника сверху вниз и не обращая никакого внимания на собирающихся бюргеров.

– Велено вам запретить шум! – разъяснил господин Крамер. Говорил он теперь громче, но уверенности в его голосе не прибавилось. – Велено сказать вам, чтобы вы поостыли, и в колокола не били, и народ барабанами и пальбой не смущали.

Люди же, услышав эти слова, стали возмущаться. Им явно был по душе этот небольшой парад с барабанами, трубами и ружейной пальбой.

– Вот как? – чуть склонившись с лошади и весьма холодно интересовался Волков. – И кто же мне это велит?

Такой вопрос для первого магистра города оказался неожиданным. Он даже и не знал, как на него ответить. Просто стоял, запрокинув голову вверх, чтобы видеть лицо генерала, и удивлялся: как же можно такое спрашивать? Велели и велели. Зачем уточнять?

Но для генерала этот вопрос был принципиальным. Только один человек в герцогстве мог приказывать ему.

– Вы, что же, не слышите меня? – всё так же холодно продолжил Волков. – Кто это мне запрещает шуметь? Неужто Его Высочество лично приказал вам бежать ко мне с подобным пожеланием.

– Да нет… – лепетал магистр.

– Что? Говорите громче, господин Крамер. Громче! – требовал барон, он хотел, чтобы зеваки тоже знали, кто запрещает процессию.

– Просто велено… – продолжал глава магистрата; ему явно не хотелось называть того, кто прислал его. Это вообще было не его дело. Ему и самому не нравилось это поручение. Он понимал, что люди генерала могут его и побить за такую дерзость. Но всё равно пошёл выполнять распоряжение. Видно, что лицо, пославшее его, было при дворе весьма значимым и влиятельным.

И генерал сжалился над городским чиновником, чтобы не унижать того на глазах у горожан, ведь Крамер мог быть