«Во втором полугодии 1941 г. — 33,8%;

в первом полугодии 1942 года — 21%;

во втором полугодии 1942 г. — 18, 3%;

в 1943—1944 гг. — 7—8%;

в первом полугодии 1945 г. — 5,1%».

Более ясная картина деятельности военных трибуналов в годы войны показана в статье М.Р. Чарыева «Деятельность Военных трибуналов во время Великой Отечественной войны. 1941—1945 гг.».

Например, но его данным, в 1941 году были всего осуждены — 216 142 человека, в т.ч. за контрреволюционные преступления — 28 732, за воинские преступления — 117 425, за общеуголовные преступления — 69 985.

В 1942 г. всего — 685 562, в т.ч. за контрреволюционные преступления — 112973, за воинские преступления — 299 254; за общеуголовные преступления — 274 335.

В 1943 г. всего — 727 207, в т.ч. за контрреволюционные преступления — 95 802, за воинские преступления — 218 022, за общеуголовные преступления 413 383.

В 1944 г. всего — 543 745, в т.ч. за контрреволюционные преступления — 99 425, за воинские преступления — 88 432, за общеуголовные преступления — 355 888.

В 1945 г. всего — 357007, в т.ч. за контрреволюционные преступления — 135 056, за воинские преступления — 69 059, за общеуголовные преступления —152 892.

Л всего за годы войны — 2 530 663, в т.ч. за контрреволюционные преступления — 471 988, за воинские преступления — 792 192, за общеуголовные преступления — 1 266 483.

То есть за контрреволюционные преступления были репрессированы 18,6%, за воинские нрестунления — 31,4% и 50% за общеуголовные преступления.

К этим страшным цифрам М.Р. Чарыев добавляет еще две: «за четыре года войны к высшей мере наказания было приговорено 8,9% от числа осужденных» и «в 1941—1945 гг. каждый пятый человек был осужден по контрреволюционной статье».

Но самая страшная цифра прозвучала из уст президента Международного фонда «Демократия» академика Л. Яковлева в 2005 году:

«В годы Великой Отечественной войны 954 тысячи советских военнослужащих были расстреляны своими по обвинению в трусости и за различные проступки» (Интерфакс, 4 мая 2005 г.).

Сам Яковлев в своем рассказе привел такие примеры:

«Конечно, там были и какие-то преступления, но даже за них в иностранной армии не расстреливали…

Немцы наступали, мы их ждали, а когда наступают, страшновато становится. И вот парнишка лет восемнадцати вскочил и побежал. Его можно было просто остановить, повалить на землю, и через 5 минут он бы очухался, ведь он не отдавал себе отчета, он не помнил себя. Но командир роты ему тут же нулю в спину.

Я приехал на фронт, а там комиссар батальона инструктирует: когда вы говорите “в атаку”, а они не встают — стрельни сам в первого попавшегося, застрели — и тут же поднимутся».

В. Звягинцев в книге «Война на весах Фемиды» несколько уточняет вышеприведенные цифры, которые если и отличаются, то незначительно. Например, всего за годы войны военными трибуналами были осуждены 2 530 686 человек. Из них — 994 300 человек были военнослужащими. Остальные, осужденные военными трибуналами были гражданскими лицами. К высшей мере наказания были приговорены 217 080 человек. Из 217 тысяч казненных 135 тысяч (10 дивизий) — это военнослужащие, а 82 тысячи — гражданские лица (главным образом по 58-й статье УК РСФСР).

Что тут скажешь, и впрямь жестокое время, жестокие люди…

Б. Соколов в своей книге о Г.К. Жукове приводит один, как он сам называет, колоритный случай, который ему рассказал известный историк Корнелий Федорович Шацилло:

«В войну Корнелий Федорович служил офицером на флоте, был ранен и в госпитале познакомился с одним офицером штаба армии. Этот офицер рассказал Шацилло сцену, которую сам наблюдал: начальник штаба армии, генерал-лейтенант, стоял навытяжку, руки по швам, а маршал Жуков охаживал его по физиономии кожаными перчатками. Таким способом Георгий Константинович частенько “воспитывал” подчиненных, в том числе и в генеральских чинах. За что впоследствии удостоился многих нелестных эпитетов».

Дальше, развивая тему рукоприкладства, Б. Соколов перечисляет самые разные примеры, собранные по крупицам свидетелями и очевидцами:

«Например, генерал-полковник авиации Георгий Филиппович Байдуков, вместе с Чкаловым и Беляковым совершивший легендарный перелет через Северный полюс, в 1985 году на советско-американской конференции, вспоминая фронтовой опыт, наградил своего тезку Георгия Константиновича Жукова кратким, но весьма выразительным определением — ”зверюга”. Впрочем, о Коневе, с которым тоже довелось вместе служить, Байдуков отзывался не лучше: “Он расстреливал меня дважды в день”. В том же духе Главный маршал авиации А.Е. Голованов в беседах с поэтом Феликсом Чуевым отмечал, что Георгий Константинович “старался унизить, раздавить человека”. Следует, однако, подчеркнуть, что мордобой в Красной Армии был повсеместным явлением и превратился в специфическое “средство рукоприкладства”. Тот же Голованов рассказывал Чуеву и о Коневе вещи малоприятные: “Конев иной раз бил палкой провинившихся. Когда я ему сказал об этом, он ответил: “Да я лучше морду ему набью, чем под трибунал отдавать, а там расстреляют!” Жуков, к несчастью, подобной широтой натуры не отличался. Он мог и морду набить, и под трибунал отдать, и приказать расстрелять провинившегося на месте.

Бывший комендант Большого театра майор госбезопасности А.Т. Рыбин в своей книге “Сталин и Жуков” приводит рассказ Н. Казьмина, офицера госбезопасности, состоявшего в войну при Жукове для особых поручений: “Однажды Жуков приехал к Сталину в особняк на Кировской. Была объявлена воздушная тревога. Подходя к метро “Кировская”, он увидел в одном из домов незамаскированное окно. Жуков повернулся ко мне и показал рукой на окно: “Ликвидируйте”, Я взял автомат на прицел и разрядил очередь по окну. Освещение мгновенно погасло”. Другие генералы и маршалы вовсю лупили подчиненных кулаками и палками, расстреливали за действительные и мнимые провинности, но вот стрелять по окнам нерадивых обывателей своей охране как будто не приказывали. Георгий Константинович и здесь был “первым среди равных”».

Вообще же, мордобой в армии поощрял Верховный Главнокомандующий. Об этом сохранился колоритный рассказ в мемуарах Хрущева: «Конечно, Сталин глубокого доверия никогда и никому не оказывал. Всегда у него было заложено внутреннее какое-то подозрение к любому человеку. Он мне как-то сказал в пылу откровения:

— Пропащий я человек, никому не верю. Я сам себе не верю… А в 1942 году я сказал ему:

— Товарищ Сталин, я могу назвать кандидатов только из числа тех людей, которые командовали войсками на нашем направлении. Других я не знаю. Поэтому командующего на Сталинградский фронт должны назвать вы. Вы больше людей знаете, у вас шире горизонт.

— Да что вы? Что вы? Можно назначить командующим войсками фронта Еременко, но он лежит в госпитале и не может сейчас приступить к командованию. Очень хорошим был там командующим Власов, но Власова я сейчас не могу дать, он с войсками в окружении. Если бы можно было его как-то оттуда отозвать, я бы утвердил Власова. Но Власова нет. Называйте вы сами, кого хотите!