Начну с теоретиков. Под этим социальным слоем, который в городе также называли «научниками», я вовсе не имею в виду людей, занятых в структурных подразделениях, ведущих лишь фундаментальные исследования и расчетно-теоретические работы. Это, скорее, тип мышления и социальный статус. Исходя из этого, теоретики были практически во всех подразделениях, носивших совсем не теоретическое название. Их влияние, не всегда явно осознаваемое другими, трудно переоценить в создании атмосферы города, формирования эстетики и профессиональной этики, вкуса. Они задавали высоту планки культуры. К этой категории я отношу не только ученых-экспериментаторов, математиков, но также организаторов науки, или, выражаясь сегодняшним языком, менеджеров. Кстати, И. Д. Софронов один из тех, кто никогда не прерывал контактов с А. Д. Сахаровым, утверждал, что Андрей Дмитриевич был великим изобретателем, но не ученым в классическом понимании этого термина. С определенного периода организационные функции преобладали в деятельности Ю. Б. Харитона. Тем не менее это не отменяло их принадлежности к ученым-теоретикам, ибо всегда при решении организационных и технических задач серьезный научный анализ и эксперимент предшествовали принимаемому решению.

Споры о соотношении в научной деятельности организационной, теоретической и экспериментальной составляющих, как и ранее дискуссии о физиках и лириках сегодня становятся модными. Об этом не так давно рассуждал академик Велихов. В своем выступлении он различал открытие и изобретение. По его мнению, работа И. В. Курчатова — это действительно величайшее открытие, ибо атомная энергетика — это не только настоящее человечества, но и будущее. А вот атомная бомба, принимая логику академика, — это изобретение, то есть, вероятно, не столько наука, сколько эксперимент и инженерия. Лев Дмитриевич Рябев, участие и опыт которого в развитии атомной промышленности страны трудно переоценить, не согласен с такой прямолинейностью и подчеркивает очень тонкую грань между теоретической и экспериментальной работой. К тому же в пору юности объекта, когда материальная база деятельности была недостаточной, в небольших по численности теоретических секторах во главе с признанными учеными Я. Б. Зельдовичем и А. Д. Сахаровым, в основном трудились молодые с двух-четырехлетним стажем старшие и младшие научные сотрудники и люди без ученых степеней, но уже награжденные правительственными наградами, некоторые даже лауреаты Сталинской премии. Ученые они или организаторы? Также следует признать, что в ходе изобретательства были сделаны и настоящие открытия. Тем же «подпольным академиком», как его иногда называли знающие о его достижениях люди, Дмитриевым были произведены работы, за которые американский ученый Р. Пайерлс позднее получил Нобелевскую премию.

Создание теоретической базы начиналось с развертывания деятельности первых научно-исследовательских лабораторий КБ-11 весной 1947 года. К этому времени были готовы двадцать лабораторных комнат, первый корпус опытного завода и казематы на испытательной площадке. Лабораторное здание было новым, с огромными окнами, одноэтажным. Его называли «Корпус». Длинный коридор… По обе стороны от него — просторные и пустые комнаты. Они стали заполняться в мае 1947-го, когда на постоянную работу или через прикомандирование прибыли исследователи, конструкторы. В четырех комнатах первого лабораторного корпуса разместились исследователи под руководством В. А. Цукермана. Ему принадлежали первые в отечественной науке работы по рентгенографическим исследованиям явлений взрыва. Еще в 1946 году они были отмечены Сталинской премией. В ядерном центре лаборатория В. А. Цукермана занималась не только сложнейшей исследовательской работой, разработкой методов сверхскоростной рентгенографии быстро протекающих процессов, но и созданием принципиально новой измерительной аппаратуры.

Л. В. Альтшулер возглавил лабораторию, в задачи которой входили нахождение уравнения состояния вещества при сверхвысоких давлениях, исследование моделей центральной части заряда.

Особенностью того периода было в достаточной степени условное разделение сотрудников по лабораториям. Особенно на первых порах. Примеров множество. Дело в том, что исследовательские коллективы создавались не по формальному принципу, а под определенную тематику, и в своей деятельности нередко пересекались. Кроме того, первоначально намеченные «глобальные» темы по ходу работы дробились, разбиваясь на более мелкие, но не менее важные. Так, сотрудники одной лаборатории оказывались вовлеченными в разработки, которые по первичному замыслу должны были проводиться другими подразделениями. «Стенки» между некоторыми отделами и лабораториями становились «прозрачными». И подобный подход себя полностью оправдал. Внутри самих подразделений КБ-11 в большинстве случаев режим секретности не предъявлял чрезмерно повышенных требований и не мешал взаимодействию разработчиков. Возникало единое исследовательское пространство, что помогало ускорить поиск оптимальных решений. Однако в этом «пространстве» действовали преимущественно ведущие специалисты, теоретики и конструкторы. Чем ниже был ранг работника, тем меньше свободы он имел в получении обобщающей информации. И немалая часть сотрудников КБ-11, занимаясь своей узкой задачей, имела довольно слабые представления о проблеме в целом.

В апреле 1947 года первый заместитель главного конструктора К. И. Щелкин организовал и возглавил лабораторию натурных испытаний. Она была уже пятой по счету. Ее целью было исследование ядерного заряда в целом в натурных испытаниях. В этой лаборатории начинали свою деятельность А. Д. Захаренков, Г. А. Цырков, С. Н. Матвеев, В. И. Жучихин. Типичными характеристиками лабораторий того периода были малочисленность и слабость материальной и приборной базы. А круг задач был просто огромен: требовалось изготовить детали модельного заряда, отработать методики определения степени сферичности детонационных и ударных волн сначала на моделях, а потом и натуре, методики регистрации скоростей сходящихся волн (также сначала на моделях, а потом в натуре) и многое другое. Нужна была специальная аппаратура. Начинали с разработки технических требований к ней. Затем часть приборов изготовляли сами, некоторые отдавали на разработку и производство в те организации и на предприятия, которые были подключены правительственными решениями к выполнению атомной программы.

Летом 1947 года блок научно-исследовательских лабораторий ядерного центра продолжал расширяться. В августе прибывший из Казанского университета профессор Е. К. Завойский начал организацию коллектива, которому предстояло заняться измерением сжатия моделей центрального металлического узла ядерного заряда.

В июне А. Я. Апин, командированный из Института химической физики АН СССР, приступил к исполнению обязанностей начальника лаборатории, которой была поручена весьма ответственная задача — разработка нейтронного запала. В конце года на ее базе образовали уже три лаборатории. Их возглавили ведущие специалисты В. А. Александрович, М. В. Дмитриев, В. А. Давиденко. Тематика лабораторий, конечно, различалась существенно, но многие характерные черты их деятельности были типичными. Приведу пример, рассказанный ветераном ВНИИЭФ Н. Д Юрьевой. «В марте 1948 года для лаборатории В. А Давиденко были временно выделены две комнаты в новом здании № 30 и оформлен единственный работник — лаборант, молодая сотрудница из заводоуправления. Виктор Александрович был недоволен, он считал, что лаборантом может работать только парень. И вскоре он с досадой рассказывал в комнате Александровича, где находилось человек шесть сотрудников: „Это не лаборант, а какое-то недоразумение! Послал ее в соседнюю комнату за винтами, и она там спрашивает: „У вас есть вот такие гвоздики с насечкой?““»