Ярдах в сорока от дороги, среди непролазного кустарника, билась о землю бумажная пташка размером с хорошо откормленного голубя.

— Ну, это вообще ни в какие ворота не лезет, — потрясенно сказал я. — Что за ерунда?

На земле лежала фигура, созданная из семи треугольников и перечеркнутая ломанной линией. Совершенное геометрическое безумие, да еще и примитивное, в теории неспособное продержаться больше нескольких мгновений. А между тем она работала уже много часов и не думала распадаться, концентрируя в центре колоссальный поток темной энергии, в которой теперь, словно в крови, купалась птичка старины Пугала.

— Ты у нас страж или я? — Проповедник остановился как можно дальше. — Вот и объясни мне сам.

— Это делал человек, не владеющий даром.

— Да ну?! Если даже и так, то у него здорово вышло.

— Рисунок отходит от всех канонов, у фигуры материальная природа, и питается она от крови, пролитой на углы. Здесь, здесь и здесь. Темная магия, очень сильная. Это дело рук вёлефа. Значит, истории не врут.

— Не врут о чем?

— Что у этих тварей есть опыт получения силы из таких вот рисунков. Кровь служит проводником, а затем он открывает ворота во тьму и тянет силу. Пугало сейчас этим как раз и занимается через одушевленный предмет.

— То есть ты не собираешься ничего делать?

— Еще как собираюсь, друг Проповедник. Нашему приятелю уже достаточно, иначе он лопнет. Так что пора перекрыть поток.

Повозиться пришлось изрядно. Стереть одну из линий рукой значило выпустить на волю столько силы, что она бы разнесла не только меня, но и хутор со всеми окрестностями. Пришлось вокруг материальной фигуры выстраивать целый сонм нематериальных, а затем накладывать на нее заплаты, одну за другой, пока поток не перестал хлестать, а затем и вовсе иссяк.

Птица к тому времени доросла до приличной курицы, и буквы на ее боках можно было прочитать издали. Я вытер мокрый лоб рукавом и стал втыкать кинжал в землю на всех выступающих углах рисунка, нейтрализуя чужую магию. Думаю, у Геры все это получилось бы гораздо изящнее, мне же пришлось импровизировать и использовать молот вместо швейной иглы. Но результатом я остался доволен.

Как мне показалось, прошло не меньше двадцати минут, прежде чем я разобрался с этой проблемой.

— Надеюсь, ты наелось на год вперед, — сказал я тяжело взлетевшей «птахе» Пугала.

— Держи карман шире, — возразил мне Проповедник. — Оно никогда не бывает сытым. Даже после кровавых ванн.

Я вернулся на дорогу, где и застал господина Хюбера, разговаривавшего с ученицей. Солдаты уже впрягли лошадей в воз и готовились выступать назад, в город.

— Куда вы пропали, господин ван Нормайенн? Мы уже начали беспокоиться. Ждем только вас. Пора ехать.

— А брат Курвус?

— Я не смог его остановить. Да он и слушать, если честно, меня не желал. Отправился по следам вёлефа, попросив рассказать о случившемся приматору. Мы с вами должны проследить, чтобы городской глава отправил гонца к епископскому легату в Вазень и копию письма епископу Карлу. Они знают, что делать.

— Вот вы этим и займетесь, господин Хюбер. К сожалению, у меня есть куда более важные дела.

— Твое молчание говорит само за себя, — сказал я Проповеднику.

Он зыркнул на меня, рассеянно вытер кровь на щеке, посмотрел на оставшуюся чистой ладонь.

— Знаешь, Людвиг. Что бы я там ни говорил, тебе это все равно, что пиво для беса. Не изгонишь.

Проповедник сегодня только и делал, что проводил дикие сравнения, которые, впрочем, были мне вполне понятны.

— Ты неправ. Я часто к тебе прислушиваюсь. Иногда ты даешь прекрасные советы.

— Но те, что касаются твоей шкуры, ты отметаешь не глядя. Кыш, проклятущая!

Он отмахнулся от бумажной птицы, крутившейся вокруг него наподобие гигантской летучей мыши. Пугало не спешило являться, отправив с нами своего представителя. Я перепрыгнул через небольшую канаву, где собиралась дождевая вода, обошел кусты уже успевшей завязаться малины и какое-то время слушал щебетание птиц, затем ответил:

— Твое желание сохранить мое здоровье делает тебе честь, старина. Но моя работа предусматривает риски.

— Охотиться за сбрендившим колдуном в твои обязанности не входит.

— Охотиться за сбрендившим вёлефом, способным без всякого дара насыщать силой не только себя, но и души.

— Если мои предположения верны, брату Курвусу потребуется моя помощь. Он даже не увидит своих врагов, пока не станет слишком поздно.

— Ах, ты у нас теперь спасителем каликвецев заделался. Очень благородно.

— На Чертовом мосту он вместе с отцом Мартом спас мою шкуру. И Львенка тоже.

Проповедник отмахнулся от меня. Он был против идеи следовать за монахом и считал, что мы давно уже должны были убраться из этого кантона.

Я шагал через лес, залитый солнечным светом, мимо золотистых старых сосен, все сильнее забирая на юго-запад, к горам, все больше удаляясь от населенных мест. Брат Курвус ушел ненамного раньше меня, но догнать его никак не удавалось, несмотря на всю мою прыть. Могучий монах двигался в таком темпе, что по прошествии трех часов я все еще значительно отставал от него.

Связываться даже с обычным колдуном — себе дороже, а уж с тем, кто использует темную кровь, и подавно. В школе я достаточно наслушался легенд о вёлефах и о том, как император Семптимий, еще до завоевания северных стран варваров, сражался со своим сенатом, где было трое таких колдунов, которые, я уверен, были не чета нынешнему. Историки рассказывают, что в той бойне за четверть часа пало два легиона, и в древней Ливетте разверзся настоящий ад.

Так что я понимал всю степень риска. Но мало того, что эта тварь мутит с кровью, она еще и пытается как-то влиять на души, а это уже сфера моих прямых обязанностей. То, к чему меня готовили, то, за что мне платят. Моя работа — избавлять мир от темных сущностей, и интуиция говорила мне, что там, где вёлеф, там и души, которым не слишком хочется в ад, где их с распростертыми объятиями ждут твари вроде мастера Титко или того демона, которому отец Март дал крепкого пинка на Чертовом мосту.

Брат Курвус появился на моем пути в пяти шагах, выйдя из-за соснового ствола, за которым прятался. Обнаженный меч в его руках, острием направленный мне в грудь, говорил сам за себя.

Я резко остановился, раздумав браться за кинжал, посмотрел в прищуренные, подозрительные глаза монаха. Он был напряжен и собран, готов к прыжку и удару, если я сделаю хоть одно неосторожное движение.

— Отличный поворот, — язвительно изрек Проповедник. — И что ты намереваешься делать теперь?

— На всякий случай хочу сказать, что мы знакомы, — осторожно произнес я, — Людвиг ван Нормайенн. Страж.