— Смерть!

Мирей набросилась на солдата. Она визжала и звала на помощь Давида, который весь в слезах умолял судей пощадить своих воспитанниц. Валентину медленно поволокли по булыжникам двора к полоске травы. Мирей боролась, как дикая кошка, пытаясь вырваться из стальной хватки солдата. Затем кто-то толкнул ее в бок, и девушка вместе с солдатом повалилась на землю. Оказалось, ей на помощь пришел молодой священник, которого выволокли из тюрьмы вместе с Валентиной: разбежавшись, он налетел на них и сбил с ног. Пока мужчины боролись, катаясь по земле, Мирей вырвалась и побежала к столу, рядом с которым стоял Давид, совершенно раздавленный случившимся. Девушка вцепилась в грязную рубаху судьи и заорала ему в лицо:

— Остановите казнь!

Оглянувшись, она увидела, как Валентину распластали на земле два дюжих мужика. Они уже сняли куртки и теперь закатывали рукава рубах. Нельзя было терять ни минуты!

— Освободите ее! — снова закричала Мирей.

— Хорошо, — ответил уродливый судья. — Но только если ты скажешь мне то, что отказалась говорить твоя кузина. Где спрятаны шахматы Монглана? Видишь ли, я знаю, с кем встречалась и разговаривала твоя родственница до того, как ее арестовали…

— Если я скажу, — заколебалась Мирей, снова оглядываясь на Валентину, — вы отпустите ее?

— Шахматы должны принадлежать мне! — в ярости закричал судья, сверля девушку холодными, колючими глазами.

Это глаза одержимого, подумала Мирей. Она отшатнулась от него, но взгляда не отвела.

— Если вы освободите ее, я скажу вам, где они.

— Скажи! — завизжал он и подался к ней.

Мирей почувствовала на лице его зловонное дыхание. Рядом с ней стонал Давид, но она не обращала на него внимания. Сделав глубокий вдох и мысленно попросив прощения у Валентины, она медленно произнесла:

— Они закопаны в саду, за студией дядюшки…

— Ага! — торжествующе закричал судья.

Вскочив на ноги, он перегнулся через стол. Глаза его горели дьявольским огнем.

— Если ты солгала мне!.. Если это ложь, я найду тебя даже под землей! Фигуры должны принадлежать мне!

— Мсье, умоляю вас…— взывала Мирей. — Я сказала вам правду!

— Хорошо, я верю тебе, — ответил он.

Подняв руку, судья посмотрел на лужайку, где двое мужчин держали Валентину, прижав ее к земле, и ожидали приказа. Мирей всматривалась в безобразное лицо и клялась себе, что, покуда она жива — нет, покуда жив он! — она не забудет его. Она навсегда запечатлеет в памяти лицо человека, который так грубо держал в своих руках жизнь ее обожаемой Валентины.

— Кто вы? — спросила она, но он не удостоил ее взглядом, разглядывая место казни.

Затем судья медленно повернулся, и ненависть, горевшая в его глазах, поразила девушку до глубины души.

— Я гнев народа, — прошептал он. — Знать падет, духовенство падет, буржуазия… Мы растопчем их и отряхнем прах с наших ног. Я плюю на вас всех, и пусть страдания, которые вы причиняли, обернутся против вас. Я обрушу на ваши головы небеса! Я завладею шахматами Монглана! Они будут моими! Моими! Если я не найду их там, где ты сказала, ты заплатишь за это!

Его злобный голос звучал в ушах Мирей.

— Продолжайте казнь! — завизжал он, и толпа подхватила его вопль. — Смерть! Приговор — смерть!

— Нет! — вырвалось у Мирей.

Солдат попытался схватить ее, но она отскочила от него и побежала по двору, почти ослепнув от ярости. Ее юбки волочились по лужам крови, которая заполнила трещины между булыжниками. Она видела, как лезвие топора взметнулось в воздух над распростертой на траве Валентиной. Позади места казни колыхалось море людских голов, море разинутых в крике ртов. Волосы Валентины, серебро в летний зной, разметались по траве.

Мирей бежала, спотыкаясь о мертвые тела, бежала навстречу ужасу, бежала, чтобы своими глазами увидеть убийство. Все ближе, ближе… И последним усилием, оттолкнувшись от земли, она бросила свое тело вперед, чтобы закрыть собой лежащую на земле Валентину, — но топор уже опустился!

Всегда следует занимать позицию, в которой можно выбирать из двух вариантов.

Талейран

Вечером в среду я ехала на такси через весь город, чтобы встретиться с Лили Рэд по указанному ею адресу: книжный магазин издательства «Готам» на Сорок седьмой улице между Пятой и Шестой авеню. Я никогда не была там прежде.

Днем раньше, во вторник, Ним привез меня в город и преподал краткий урок, как по двери квартиры можно быстро определить, побывал ли кто-нибудь в доме в мое отсутствие. Ввиду моего скорого отъезда в Алжир он дал мне особый номер телефона, по которому можно было звонить в любое время дня и ночи, а его компьютерная система позаботится о том, чтобы соединить меня с Нимом. Для человека, который всячески избегал телефонной связи, это был настоящий подвиг.

Ним знал в Алжире женщину по имени Минни Ренселаас, вдову последнего голландского консула в Алжире. Ей можно было доверять, она имела обширные связи и могла помочь узнать все, что мне понадобится. Обеспечив меня этой информацией, Ним хоть и не без труда, но все же уговорил меня сообщить Ллуэллину, что я постараюсь отыскать для него фигуры шахмат Монглана. Я была совершенно не в восторге от того, что придется лгать, но Ним убедил меня, что разыскать эти проклятые шахматы — это мой единственный шанс хотя бы частично вернуть себе душевное спокойствие. Не говоря уже о том, что это поможет мне дольше оставаться в живых.

Однако последние три дня я беспокоилась не за свою жизнь и не из-за шахмат (которых, возможно, не существует в природе). Я беспокоилась о Соле. В газетах не было ничего о его смерти.

Просмотрев прессу во вторник, я нашла три статьи, где упоминалась ООН, однако в них речь шла о мировом голоде и войне во Вьетнаме. Ни намека на то, что на каменной плите был обнаружен труп. Кто знает, может, комнату для медитаций никогда не убирают? Это казалось очень странным. Более того, хотя в газете поместили краткое сообщение о переносе шахматного турнира и о смерти Фиске, в нем ни словом не упоминалось о том, что гроссмейстер, вполне возможно, умер не своей смертью.

На вечер среды была назначена вечеринка, которую Гарри устраивал в честь моего отъезда. Я не встречалась с Лили с самого воскресенья, но не сомневалась, что к среде ее семья непременно будет знать о смерти Сола. Он работал на них более двадцати пяти лет. Я с ужасом ждала минуты, когда увижу Гарри. Мои проводы грозили превратиться в поминки по Солу. Для Гарри все старые слуги были все равно что члены семьи.

Когда такси свернуло на Шестую авеню, я увидела, что все владельцы окрестных магазинчиков высыпали на улицу по случаю окончания работы и опускают на ночь железные жалюзи. Внутри продавцы убирали с витрин драгоценности. Я оказалась в самом сердце района ювелирных лавок. Когда я выбралась из такси, то увидела мужчин, стоявших небольшими группами. Все они были одеты в строгие черные костюмы и высокие фетровые шляпы с плоскими полями. У некоторых были длинные темные бороды, тронутые сединой.