Люди не особенно любят кваzи, хотя многие и собираются ими стать. Кваzи не особенно любят людей (они вообще редко умеют любить), но люди им необходимы.

Среди людей есть спецслужбы и военные. Они не прочь уничтожить кваzи. Кто с радостью и без лишних причин, а кто по необходимости и в порядке самообороны.

Среди кваzи есть экстремисты. Они не прочь уничтожить людей, превратить в себе подобных. Но поскольку сами кваzи не размножаются, то они хотят уничтожить взрослых, а молодёжь воспитывать в почтении к кваzи и с целью размножения.

Обе стороны рассчитывают на биологическое оружие. Оно то ли есть, то ли его нет.

Покойный профессор Томилин работал на кваzи, хоть и был человеком. То ли от любви к Виктории, своей кваzи-жене, то ли идейно – решил, что будущее за кваzи.

Он то ли создал вирус, избирательно убивающий взрослых, то ли пытался создать.

Руководство кваzи, обеспокоенное происходящим, прислало в Москву Михаила Бедренца.

Пока всё понятно и логично.

Но Михаил немного опоздал. Виктория убила мужа – то ли потому, что тот раздумал создавать оружие, то ли для того, чтобы создание оружия предотвратить. Викторию мы разоблачили и задержали, однако ей удалось уйти.

А вот дальше начинается непонятное и нелогичное.

Виктория носится по Москве, прячась и меняя обличья. Она наверняка сумела бы уйти – раз уж способна так хорошо менять внешность и имеет доступ к фальшивым документам. К тому же раз она работает на экстремистов, у неё наверняка есть какие-то друзья, помощники, начальники, резиденты. Хотела бы уйти – ушла, не надо переоценивать проверки на МКАДе.

Но она остаётся в Москве!

Она в одиночку ухитряется захватить приют Лазаря Вифанийского. Возится в лаборатории приюта. А потом в суматохе скрывается, ничего толком не сделав!

Виктория посещает церковь, психологический центр (хотя с тем же успехом можно сказать «наркопритон») и своего старого научного руководителя. Всем рассказывает о своих душевных терзаниях и переживаниях. При этом мотивы действий всем сообщает разные!

Нападает на меня, требует встречи с госбезопасностью и настраивает против Михаила. Но со встречи убегает, причём делает это так ловко, так хорошо подготовив пути отхода, что напрашивается мысль – она и не собиралась сдаваться.

Так зачем же ей это?

Настя что-то пробормотала во сне, повернулась на другой бок. Я осторожно укрыл её одеялом. Не пойму я пока сам, получится ли у нас что-то долгое или нет. Но мне с ней хорошо, потому что она – хороший человек…

А есть ли кто-то, искренне считающий себя плохим? Виктория тоже наверняка считает свои поступки правильными.

Я заёрзал на кровати, нахмурился, глядя на посветлевшие окна. Рассветало. Её поступки правильны, вот в чём дело. Надо исходить из того, что её метания имеют какую-то цель.

Вижу ли я её?

Пожалуй, да.

Виктория тянет время.

Зачем?

Это совершенно не нужно в том случае, если вирус уже выпущен, если люди инфицированы и скоро начнут умирать. Как только станет понятно, что происходит, человечество ударит по кваzи всеми силами. Если у нас тоже есть биологическое оружие против кваzи (а слова Виктории про «чёрную плесень» говорят о том, что есть), то кваzи убьют людей – взрослых людей, а мы убьём кваzи – всех кваzи. И на планете останутся только дети.

Ой, нет. Ещё останутся восставшие. В общем – ничего хорошего.

А если вирус не выпущен, если он в руках у Виктории?

Тоже нет смысла тянуть время.

Если она хочет предотвратить его применение – то надо просто отдать его людям. Или уничтожить. Найти любую муфельную печь и сжечь вчистую. В том же приюте под храмом это можно было сделать.

Если Виктория хочет передать вирус кваzи – не важно, для применения или как страховку от возможной агрессии людей, то ей тоже не стоит болтаться в Москве. Ей надо выбираться в Санкт-Петербург. И она уже много раз могла бы это сделать.

А если вируса вообще нет?

Тем более нечего Виктории болтаться в Москве. Бежать ей надо.

Тогда что остаётся?

Единственный вариант. Вирус существует, но он не у неё. Виктория пытается его заполучить.

Почему же не заполучила?

Не знает, где вирус спрятан?

Но этого ей уже никто не подскажет, тогда оставаться в Москве бессмысленно.

Знает, но не может взять? Пока не может?

И при этом сама не понимает, что с вирусом делать?

Тогда её метания становятся понятны. Она вынуждена дожидаться какого-то момента, когда сможет забрать вирус. Но при этом и колеблется, как поступить. Обсуждает ситуацию с теми, кому симпатизирует, – священником, научным руководителем. Зондирует почву с Маркиным – готовы ли люди разоружиться. Идёт к психологам, чтобы под действием лекарства попытаться посмотреть на ситуацию «по-человечески», для того, наверное, чтобы понять наши действия.

Вряд ли она поверит в то, что люди разоружатся. И Маркин это прямо сказал – не в его власти, не только у России есть оружие… И банальная логика подсказывает, что люди никогда не отказываются от оружия.

США не отказались от ядерного оружия, когда закончилась Вторая мировая война. И когда коммунизм проиграл капитализму – никто из великих держав не разоружился. И даже после катастрофы, когда конфликты между уцелевшими государствами ушли на второй план, ядерное оружие сохранили и даже модернизировали. Все лозунги «давайте запретим и уничтожим ядерное оружие, мы ведь не собираемся его применять» остались только пропагандистскими лозунгами.

Виктория должна была это понять. Если не сразу, то после визита к психологам – уж точно.

– Денис?

Я открыл глаза и посмотрел на Настю.

– Ты не спишь, – сказала она.

– Верно, – ответил я.

– Думаешь про сына?

– Нет, не про сына, – сказал я. – Наверное, я плохой отец. Думаю о работе.

– О том, как поймать Викторию? Ну так это как раз то, о чём тебя Найд попросил… Что-то придумал?

– Есть кой-какие мысли, – уклончиво сказал я. – Поговорю с Михаилом.

– Я сделаю завтрак, – сказала Настя. – Извини, выбор невелик – яичница-глазунья.

– Вполне устраивает, – согласился я.

Сегодня я пропустил Настю вперёд. Пока она шла к отделению, я достал телефон и набрал номер Маркина.

– Денис, – сказал он в трубку вместо «алло».

Голос у него был усталый. Или нет, не усталый, но с той неестественной бодростью, что бывает у человека, сидящего на кофе и стимуляторах, а не только что поднявшегося с постели.