И тогда Думбадзе решил сам спасать престиж Семьи. Он отправил в Петербург телеграмму директору департамента полиции Степану Белецкому с предложением «убить Распутина во время его переезда на катере в Ялту».

Простодушный Думбадзе не понимал, сколько глаз прочтут эту телеграмму, прежде чем она попадет на стол к начальнику. Но Белецкий понимал... И ему пришлось поспешить. Как он сам показал: «Я переслал телеграмму в собственные руки Маклакову». В результате переезд Распутина «состоялся без осложнений».

В августе 1913 года умер экзарх Грузии. Распутин наконец-то мог выполнить свое обещание и отблагодарить Тобольского епископа Алексия.

Из показаний Молчанова: «Осенью 13 г. Распутин... ездил в Ливадию и обещал хлопотать о переводе отца на юг. Вожделения моего отца не простирались далее какого-нибудь города на юге... как вдруг неожиданно умер экзарх Грузии... Я поехал провожать Распутина и на вокзале... просил о назначении моего отца экзархом Грузии. Распутин определенно обещал просить...»

Еще бы! Для Распутина было необычайно важно заполучить своего человека в Синоде, да еще экзарха Грузии – главы четвертой по важности церковной кафедры России. И мужик постарался, хотя это и было непросто – ведь речь шла о назначении на важнейший пост скомпрометированного епископа. Но Аликс верила «Нашему Другу». Кому как не «Божьему человеку» быть главным авторитетом в церковных делах... к ужасу обер-прокурора Саблера.

Из показаний Саблера: «Когда я пришел для доклада царю, Николай сказал: „А ваши кандидаты все провалились, выбор остановился на Тобольском епископе Алексии“... Я позволил себе решительно возразить, заявив, что он не обладает... нравственными качествами, что он живет с учительницей Елизаветой Кошевой, которая повсюду ездит с ним и последует за ним в Тифлис, и скомпрометирует его... Но назначение состоялось».

Опального Алексия сделали экзархом Грузии, одновременно возведя в сан архиепископа. Один из «наших» – так называла царица друзей Распутина – возглавил грузинскую церковь.

В то время Феофана уже не было в Крыму. Получивший кафедру благодаря Элле, он еще прошлым летом был изгнан в губительную для его здоровья Астрахань. К негодованию Эллы, ему было даже запрещено приезжать в Крым лечиться, если там находилась Царская Семья. Уезжая, неукротимый, но наивный Феофан рассказал все, что знал о мужике... другу Распутина, Даманскому.

Как показал Феофан в «Том Деле», разговор он заключил предсказанием: «Распутин – сосуд дьявола, настанет время, Господь покарает его и его защитников». После чего перекрестился и ушел.

Тогда Даманский, должно быть, только улыбнулся. Но через год, когда у него обнаружат рак, он вспомнит предсказание Феофана...

В Астрахани Феофан получил малярию и болезнь легких. Элла все-таки смогла хоть как-то помочь – его перевели доживать епископом в Полтаву. И Элла продолжала сердить сестру – доказывать Аликс, что бесчеловечно запрещать Феофану лечиться в Крыму. Она напоминала, что Феофан был исповедником царицы, что он ничем перед ней не провинился и что если любить Распутина – ее частное дело, то не любить его – частное дело Феофана. Но Аликс боялась неукротимого нрава епископа и знала, что он будет пытаться пробиться к Государю...

И Распутин помогал ей – искал вину Феофана, чтобы навсегда закрыть для него дорогу в Крым.

ДАМА ПОД ВУАЛЬЮ

В «Том Деле» осталась эта удивительная история.

В 1917 году следователь Чрезвычайной комиссии отправился в Ялту, где уже не первый год в параличе неподвижно лежала вдова священника Ольга Аполлоновна Попова, 60 лет. И она показала: «С епископом Феофаном я знакома б лет. Посетив меня однажды, как больную, он посещал меня обыкновенно раза 2 в год... Он никогда не упоминал о Григории Распутине и ничего не говорил о своей петербургской жизни... Григория Распутина я совершенно не знала... В первый раз Распутин явился ко мне 3 октября 1913 года около полудня... Распутин повел беседу о моей жизни – о болезни, о бедности... Потом прямо сказал: „Если желаешь, завтра же можешь иметь 1000 рублей, уйти из этой квартиры и видеть детей своих счастливыми...“

«Ну, долго не будем разговаривать, – продолжал Распутин. – Тебе известно, что Феофан говорил, будто имел с Государыней половую связь? – При этом выражался Распутин вульгарным языком. – Тебе известно, не скрывай, не скрывай и 1000 рублей – твои». Я возразила, что мне ничего не известно, и что этого быть не может. Распутин сильно рассердился... бегал по комнате и ломал руки. И начал опять меня уговаривать, чтобы я оклеветала епископа. Это меня так возмутило, что я плюнула ему в лицо. Распутин отошел к двери и сказал: «Ты и твои дети будут меня помнить!» Потом переменил тон. Произнес несколько раз: «Никто никогда так не смел со мной дерзко говорить... я знаю, ты опомнишься и возьмешь свои слова назад. Возьмешь, возьмешь, возьмешь», – он повторял слова и пристально смотрел на меня... Видимо, внушение подействовало. Он подвинул стул совсем близко и сказал: «Ну, мы сегодня придем с ней, разрешаешь?» Я поняла, что он говорит об императрице. «Ты при ней скажешь правду, ты опомнишься... Ты подумай, твои дети будут счастливыми, и дорога твоему сыну будет широкая...» Видимо, Распутин решил, что подавил больную старуху. У меня же явилась мысль сказать все Государыне... Распутин сообщил, что придут они часов в 12 ночи...

В первом часу ночи к нашей квартире подъехал автомобиль. Когда мой сын открыл дверь, вошел Распутин в сопровождении высокой дамы, одетой в черное платье, с лицом, закрытым густой вуалью. Она села около меня, расспросила о моей болезни, попробовала пульс и осмотрела пролежни на моей спине. Потом Распутин подошел к кровати, дотронулся до плеча Государыни и сказал: «Ну вот, ей ты скажешь правду?» Я ответила: «Я всегда всем говорю правду, тем более что жить мне осталось немного».

Когда Распутин отошел в сторону, Государыня сказала: «Скажите, он (Феофан. – Э. Р.) говорил вам о связи своей с тем лицом?..»

«Это совершенная ложь, гнуснейшая ложь! Ничего подобного он не говорил и говорить не мог... Верю, что Господь покарает того, кто возвел на него такую клевету».

В это время Распутин что-то сказал Государыне, но я не разобрала слов... Распутин завертелся по комнате и сказал: «Испугалась! Испугалась она!» Я ответила: «Не испугалась! Твою тысячу не возьму и епископа не продам».

Распутин опять уговаривал меня сказать правду, прибавляя: «Твоим детям за это ничего не будет»... Перед самым уходом Государыня наклонилась ко мне и сказала: «Значит, вы говорите, что этого не было?»

«Не было и быть не могло... Он предлагал мне 1000 рублей, если я соглашусь оклеветать епископа»... Государыня еще раз спросила: «Значит, это ваше последнее слово?» Я опять ответила: «Ничего говорено не было и быть не могло!»

Государыня сидела нервная – снимала и надевала перчатку, а Распутин часто-часто приговаривал: «Испугалась, испугалась»... Затем Распутин взял ее под руку и, бросив на меня злобный взгляд, вышел из комнаты».

Было в этом что-то жуткое: Государыня и уводящий ее в ночь мужик...