Адель обняла мать, взяла за руку и нежно погладила ее.

– Несовременная вы, Вера Засухина. Но это же ваша жизнь, ваша любовь. Я в свою тоже никого пускать не стану.

– Может быть, Адель, ты и права. Значит, в основном ты все знаешь.

– Знаю.

– Все равно странно это, такое известие, а у тебя эмоций нет.

– Есть. Но я пока не чувствую, что они должны бурлить и перехлестывать за край. Что ж мне теперь, через двадцать лет в объятия к нему кидаться. Ты у меня и отец и мать. И ничего я менять в своей жизни на этом направлении не стану.

За 4 дня до судебного процесса

За день может произойти всякое. Да что угодно может произойти за день, а за четыре?! Но когда Майков увидел по главным местным телеканалам и в газетах информацию об уличной выставке Спицына, а затем в «Лесовском вестнике» полосный очерк о маститом художнике, искренне подумал, что к началу судебного процесса уже не произойдет ничего такого, что смогло бы разрушить его схему, его план игры, а следовательно, помешать выиграть это дело.

А потом к морю, изумрудному и спокойному. К примеру, в Тайланд, или на китайский остров Хайнань, или во Вьетнам. Все хвалят его курорты, а может, в Малайзию. На две недели. Целых четырнадцать дней ленивого, сонного, неторопливого времяпрепровождения. А потом… что загадывать на потом!

Майков представил свою победную речь, оглашение приговора. Удивление или недоумение Селины Ивановны. Она ведь тоже уверена в победе. И вот тогда он, как бы невзначай, скажет ей, что не мешало бы отдохнуть, что в жизни случаются поражения, что лично он отправляется к теплу, и если у нее нет опыта в таких путешествиях, то она может присоединиться к нему. И чтобы она ничего плохого не подумала, просто в компании всегда веселее.

Его такие замечательные размышления прервал звонок в дверь.

«Сто раз ведь хотел убрать эту трещетку, – первое, что подумал Майков, отправляясь к двери. И только потом: – Кого принесла нелегкая?»

– Ну и кто в такую рань тревожит добрых людей?

– Открывай, это я, Федор.

Майков открыл дверь, Федор быстро зашел внутрь. Он был явно встревожен.

– Федяй, ты чего без звонока? Без приглашения? А вдруг я не один, вдруг я занят, вдруг у меня свидание с женщиной?

– С женщиной?! Федор посмотрел на Майкова с иронической усмешкой. – Да у тебя, кажется, любовь только к денежным знакам в любой валюте

– Ты мне что, с утра хамить будешь, взбодрить заскочил?! Проваливай, Федяй, а то выпихну за дверь, кувырком сойдешь. Надо же, день так неплохо начинался, – досадливо поморщился Майков. – Давай на раз-два-три, чтоб твоего духу не стало. Будут новости —звони. Встретимся на судебном.

– Не будет никакого судебного, если мы что-то быстренько не сообразим. Задурковал па-па, понимаешь! Дочурку вблизи увидел спустя десятилетия. Сентиментальные мы, видишь ли, с возрастом стали. Лежим на диванчике с закрытыми глазами и скорее всего думаем, как низко пало человечество в лице нас троих. В общем, Майков, чует мое сердце, что па-па решил кинуть наше правое дело. Нафига ему деньги, будущее сына, твой гонорар, коли на горизонте доча замаячила.

Майков сел на краешек стула и косо глянул на интерактивную доску.

– Этого фактора мы в учет не брали. Как говорится, ничто человеческое нам оказалось не чуждо. И где же произошла эта незабываемая встреча?

– Да на той самой уличной выставке, которую ты просил организовать.

– В нашем деле всего не учтешь.

– Ну вот и не учили. Па-па сильно расстроен, если честно, я тоже мало представляю, как себя вести и что теперь делать.

– Ой, да господи же ты боже мой, испугали ежа голой попой. Какие мы впечатлительные. Бросил доченьку два десятка лет тому назад без всяких сантиментов, а теперь мучения наступили. Вот за что вас интеллигентов люблю, так за то, что жизнь спокойно прожить не можете и другим не даете. Все мечетесь, все ищите какие-то смыслы, все давите, давите своей неудовлетворенностью. Нет бы замереть, затихнуть, нет, вам все неймется. Плохо кончите в своей суете.

– Майков, ты бы меня не учил. Я не твой студент, а ты не профессор. Говорю тебе четко: па-па в расстройстве. Что будем делать?

– А что, собственно, происходит. Ну, через много лет обнаружилась дочь. Слава богу! Обнимитесь и радуйтесь. К судебному иску это ведь не имеет никакого отношения.

– Еще как имеет, Майков. Адель и Кокорев, так сказать, встречаются. У них отношения заладились. А судя по портрету, что я видел у Савелия, – это любовь. Кокорев, напомню тебе, свидетель по делу, это он книгу оформлял.

– Свидетель, свидетель, свидетель молодой…

– Чего?

– Нарисуй мне свидетель фактик золотой.

– Майков, ты меня пугаешь. Если па-па на фоне раскаяния пойдет Адель искать, а потом и вовсе расквасится, дело наше медным тазиком накроется.

– Вот за что я тебя люблю, Федяй, за твою верность избранному курсу. Охота тебе деньжат, охота.

– Необходимость двигает мной и жажда справедливости. Нечего было чужие рисунки в книгу ставить.

– Ну да, ну да. Это все так. Дочка, значит, папе понравилась. С этим мы на какое-то время справимся. Но если твой па-па с дочкиной мамой встретиться решит, в этот поворот нам уже точно не вписаться.

– Но ведь Вера Засухина погибла!

– Сдается мне, что нет. Уж больно много совпадений и странностей происходит. Ты, Федяй, с па-па глаз не спускай, карауль его, одного не оставляй, хоть под замок посади, но не допускай, чтобы он оставался сам с собой. А там посмотрим и тактику в случае чего изменим. Спицын не должен нам игру испортить, когда мы провернули такую работу.

– Не знаю, попробую, конечно. У него явный депресняк случился. Видал я его в такую пору. То ляжет, то сядет, то в окно, то в пол глядит. Мы с матерью решили было, все, тронулся па-па, но он ничего, отошел, слава богу, в обычную жизнь вернулся.

– Давай, Федяй, давай двигай домой – караулить уважаемого художника. Чуть что звони.

…Спицын был дома. В мастерской было тихо, художник лежал на диване, глядя в потолок, и даже при появлении сына не пошевелился, не проронил ни слова.

Федор подсел к нему. Какое-то время они молчали. Спицын заговорил первым.

– Пока лежал, все думал, правильно или нет, что я вас не оставил. Все-таки правильно. Конечно, я Веру очень любил, но не мог я вас с матерью оставить, не мог. И говорить больше не о чем.

– Говорить есть о чем, дочь как никак у тебя обьявилась. А мамаша ее? Точно погибла? Неровен час объявится!

– Да бог с тобой, Федор! Вера ушла! Веру любил, скучал по ней, а дочь?! Я не воспитывал ее, не нянчил, как тебя. Когда увидел Адель, что-то внутри завелось, а потом понял, просто Веру увидел. Когда девушка убежала, все и прошло, даже тепла не осталось. Вот она была и нету.