— Какая бумажка?

— Да что отпустили. Ну-ка, покажи.

Солдат начинает шарить по карманам, делая вид, что ищет.

— Нечего показывать! — вмешивается дед. — Ты военный, Матуш. А он — так просто, обычный гражданский… Гардист, эка невидаль!

Никто не замечает, что за этой сценой — сквозь щели в жердинках забора — наблюдают те двое вежливых босоногих сорванцов.

Тонкая детская рука медленно тянется к вентилю на заднем колесе.

Засвистел воздух, резина тихо опадает.

На дворе мать Матуша говорит примирительным тоном:

— Амброзко, ну почему ты не оставишь его в покое, ведь он еще даже в дом не успел войти.

— И даже сына еще не видел, — резко говорит жена солдата.

У Матуша просветлело лицо.

— Значит, сын?..

— Да я ведь ничего, тетка, — оправдывается гардист. — Я только так, для порядка. Что мне, спросить нельзя?

Семья молча, враждебно смотрит на человека в черной форме. Он уже отступает, уже плетется к воротам.

— Если ты случаем найдешь эту бумажку, так мне ее… — напоминает он Матушу. — Ну, оставайтесь с богом.

Матуш первым приходит в себя: круто повернувшись, он входит в дом, женщины за ним.

Лишь дед еще стоит во дворе.

Амброз у ворот обнаруживает, что его велосипед и на сей раз пострадал.

— Какая это свинья опять?.. Чтоб ему ни дна ни покрышки!..

В ярости он оглядывается по сторонам.

Ребятишек, разумеется, и след простыл.

Лишь тащится, опираясь на палку, какая-то сгорбленная бабка, да она на ладан дышит, где уж ей спускать шины велосипедов…

Достав насос и опустившись на корточки, Амброз вновь принимается за свой сизифов труд.

Над забором появляется трубочка деда.

— Слышь-ка, Амброз… На что тебе велосипед? Был бы у тебя конь, не пришлось бы то и дело надувать.

Гардист продолжает накачивать шину, даже не оглянувшись.

— Вы еще увидите, — бормочет он. — Я вам всем покажу!..

И когда оборачивается к старику, в его взгляде столько злобы и ненависти, что у того мурашки бегут по спине.

13 КАРТИНА

В горнице

В колыбели спит младенец, который родился, когда отец-солдат был в дальних краях.

— Как вы его нарекли, Анка?

— Матуш… как и ты.

В глазах жены — страх.

— Что с тобой будет, муж мой?

— Война вот-вот кончится. Не бойся… Как-нибудь обойдется.

В комнату входит дед.

— Ну, пришел, порадовался, — говорит он тихо, чтобы не разбудить ребенка. — А теперь собирайся… Тебе надо уходить.

— Уходить? — потрясенно переспрашивает Анка.

— Амброз донесет. Нельзя тебе оставаться.

Солдат не может скрыть разочарования.

— Куда я пойду? И потом, я ведь только что пришел.

Но старик уже все обдумал.

— Лучше всего на полонину, к партизанам. Там и отца увидишь.

Матуш колеблется.

— Может, вы и правы, дедушка, — соглашается он наконец. — Через день-два я исчезну.

Старик энергично качает головой.

— Нет, прямо сегодня. Сейчас.

Солдат и его жена беспомощно смотрят друг на друга: слова деда — будто приказ, жестокий приказ, который не дает им права даже на одну-единственную ночь.

14 КАРТИНА

Под Ветерной полониной

Из-за дерева высовывается дуло винтовки.

— Стой! — приказывает голос.

Матуш послушно останавливается. Он уже не в форме, на нем — старая одежда, через плечо — полотняная сумка с провизией.

Партизан выходит из-за дерева.

— Далеко ли направился?

— К вам, на полонину.

— Кто здесь тебя знает?

— У меня тут отец, — отвечает Матуш. — Ондрей Сиронь.

Человек с винтовкой заколебался.

— Что ж, может быть, — говорит он. — Ну ладно, иди.

15 КАРТИНА

В землянке

Партизаны сидят после ужина. По кругу идет бутылка.

Плечистый партизан лет пятидесяти — это Ондрей Сиронь, отец Матуша.

— Да, такой он есть… в этом весь Матуш… — объясняет он друзьям, отпив из бутылки, и видно, что он гордится сыном. — Взбрело ему в голову, плюнул — и айда домой. В дезертиры подался!

Матуш смущен этим разговором.

— Таких было много, — бормочет он.

— Не захотел воевать против русских, а?

— Нет.

— Правильно, — довольно говорит отец. — Правильно, Матуш.

Винцо Пирш чистит автомат, равнодушно прислушиваясь к разговору.

— А что ты не перебежал к русским, а? — вдруг спрашивает он.

Матуш, глубоко затягиваясь, курит сигарету.

— Не захотелось.

— Что так?

Матуш не расположен к беседе.

— Не знаю. Так просто…

Суровое лицо Пирша требует более ясного ответа.

— Тошно мне воевать, — неохотно поясняет Матуш. — Не нравится мне это…

Пирш в удивлении прищелкнул языком.

— Да что ты говоришь? Всерьез? — И обращается ко всем присутствующим. — Слыхали? Коллеге не хочется воевать. Ему это не нравится!

В Матуша впиваются злые взгляды.

— А фашисты тебе нравятся?

— Не нравятся! — отвечает Матуш и упрямо добавляет: — Но и убивать мне не нравится.

Пирш с автоматом в руке подходит к нему.

— А вот нам пришлось убивать сегодня, нравится это кому или нет, — тихо произносит он. — Кстати, и ради тебя тоже. Чтобы вызволить вас из этого поезда.

Вся землянка напряженно ждет ответа.

— Ты домой помчался, а я стрелял. Заткнулся бы ты, приятель.

— Ну, ну, Винцко, потише, — вмешался отец Матуша. — Ты его не знаешь — и не задирайся.

Пирш в упор смотрит на Матуша и его отца.

— Это и впрямь ваш сын?

Отец смущенно кивает.

— Ну что ж, не всякая работа удается… — роняет Пирш под общий смех. — Лучше пошлите-ка его домой, пускай переждет войну там, у жениной юбки.

Матуш подымается.

— Какое тебе дело до моей жены, ты!..

Отец, вскочив, встает между ними.

— Кончай, Винцо! Ты не имеешь права так вот сразу… И ты не командир!

Лицо Пирша полно презрения.

— Такие вот хуже всего… — медленно говорит он, глядя Матушу прямо в глаза. — Такие трусы, что отсиживаются дома за печкой, выжидая, пока немцев прогонят другие.

Глаза обоих мужчин встречаются — в них молчаливая ненависть.

Взгляды эти — словно лезвия отточенных клинков.

16 КАРТИНА

В деревне

В Яворье ворчат машины: нагрянул моторизованный отряд СС.

Мотоциклы и грузовики уже сосредоточиваются на маленькой площади перед лавкой.

В деревне сразу прекратилась жизнь — будто остановилось кровообращение: закрыты ворота, захлопнуты ставни. Люди словно провалились сквозь землю.

На вымершую