Запах его одеколона напомнил ей ощущение от кляпа во рту, когда они ехали в аэропорт, — его горьковатый привкус. Как у кокаина, только послаще.

— Все будет отлично, не надо беспокоиться, — сказал Том, успокаивая ее. — Переживем как-нибудь. Я по-прежнему люблю вас, миссис Уэлфорд. И ничто этого не изменит. Никогда. К тому же ты нам нужна.

— Так ты мне веришь? Том, посмотри на меня.

Его глаза, когда она в них заглянула, были похожи на два черных озерца, в каждом из которых отражалось ее умоляющее лицо.

— Богом клянусь, я ничего не придумала.

— Я это уже понял, — спокойно проговорил он.

Перед зеркалом в ванной, моля Бога возместить изъяны в ее исповеди своей неизбывной благодатью, Карен попросила Его ниспослать ей милость сохранять способность к подлинному раскаянию и днесь и впредь.

Если она в чем-то и солгала мужу, то это была ложь недосказанности: она сделала то, что велел ей отец Майкл.

Карен вернулась в приподнятом настроении, с другим выражением лица; онемение в верхней части бедер ощущалось как морозное дыхание заснеженной мостовой. Она в некоторой нерешительности встала у края балкона. Над запруженным гостями вестибюлем нависала огромная многоярусная люстра, похожая на перевернутый свадебный торт. Она была не зажжена. Сквозь ее тусклые подвески, подрагивающие от тяжелого буханья басовых ударных в шатре, Карен могла, оставаясь невидимой, наблюдать за тем, что происходило внизу.

Кроме Тома, там не было ни одного человека, с которым ей хотелось бы поговорить.

Из-за кокаина сердце реагировало на каждый пустяк. Она прислушалась к музыке. Оркестр, в предсказуемом чесе по шестидесятым, исполнял «Мы с Бобби Мак-Ги»,[48]которая напомнила Карен, как Джо говорил ей, что это была свадебная песня его родителей — он был у них шафером. «Свобода — это когда нечего больше терять», — ревели в палатке подвыпившие богатеи, разменявшие шестой десяток. Карен не знала, смеяться ей или плакать. Они помнили все слова песен «Держись за ищейкой» и «Мустанг Сэлли». Она не завидовала им, их ностальгии по утраченной юности, которую сменили более невинные времена.

Наконец Карен увидела Тома. Он стоял в толчее у парадного входа, держа над головой два бокала с шампанским и озираясь по сторонам в поисках ее. Она помахала ему, но он даже не догадался взглянуть наверх, и она с сознанием долга двинулась к лестнице.

— Вот ты где, дорогая! — налетела на нее сзади Тамара. — Ты не поможешь мне вот с этим? Я весь вечер шастаю полуголая, а никто вроде и не заметил.

Принужденная улыбкой хозяйки бала, Карен, сгорбившись, стала застегивать крючки, разошедшиеся на ее могучей спине.

— Эй, Том! — проорал кто-то под ними. — Сюда!

Карен глянула вниз сквозь люстру и увидела вытянутую над толпой руку: очередной «жабоед» пытался привлечь к себе внимание ее мужа, продираясь к нему. Ей была видна лишь часть спины плотного мужчины с прямыми волосами, доходившими до воротника. В какой-то момент она подумала, что это Боз, — до того как образ раздробился паутиной из проволоки с хрусталем.

— Сюда, Том! — Он продолжал проталкиваться.

Смеясь над чем-то, что сказал ему стоявший рядом с ним мужчина, Том повернулся спиной к ней, и тут на его плечо по-братски легла знакомая рука. Карен чуть не вскрикнула.

Это не мог быть он… здесь-то уж точно.

У нее заколотилось сердце. На фоне черного бархатного смокинга Тома непристойно розовел кургузый средний палец.

Том обернулся, расплескав шампанское. На его лице отобразились сначала удивление, потом более мрачная вспышка то ли раздражения, то ли тревоги — Карен не могла сказать наверняка, — когда он увидел, что попал в яркий луч светской улыбки Виктора Серафима.

— Так где же ваш богоподобный муж? — прожурчала Тамара, величаво проплывая мимо нее к перилам. — За весь вечер я не смогла приблизиться к нему меньше чем на милю.

Он хочет убить его прямо здесь.

Карен похолодела, чувствуя свою беспомощность.

— Слишком поздно.

Виктор в смокинге и белом шелковом поло. Одна рука — в кармане.

Том что-то сказал, пятясь назад.

— О чем это ты, дорогая? Да вон он, бедняга, застрял у двери. О, силы небесные…

Должно быть, в кармане у него пистолет, нацеленный на Тома. Совсем спятил — при всем честном народе…

— Смотри-ка, кто схватил его за пуговицу!

Карен, разинув рот, рванулась к перилам. У нее екнуло сердце, когда она увидела, что Виктор медленно вынимает руку из кармана. Вынул — ладонью вверх и невинно взвесил воздух. Упреждающий крик замер у нее в горле.

Неизвестно, что сказал Том, но Виктор, похоже, слушал его не без интереса. Она увидела, как ее муж взял Виктора за плечо и стал подталкивать его вперед, пытаясь выставить этого незваного гостя за дверь, но тот не сдавал позиций. Я имею такое же право находиться здесь, как и вы, говорил он всем своим видом. Виктор явно был рад этой встрече и болтал без умолку, Том же с напряженной, дергающейся улыбкой постоянно озирался по сторонам, словно ему не терпелось от него отвязаться, словно он боялся, что его увидят в нежелательной компании. Он делает это слишком нарочито, подумала Карен. Так себя ведет, как будто они незнакомы.

Тут есть над чем подумать, но вряд ли это случайное стечение обстоятельств. Карен вдруг стало нехорошо. Если они знакомы, это может значить только одно.

— С кем это Том говорит? — спросила она через силу.

У нее застучало в голове, и она отступила от края балкона, словно перед ней разверзлась бездна.

— О, это наш падший ангел, мистер Серафим, — изрекла Тамара. — Все мне талдычат, что он, знаете ли, связан с «Коза ностра»,[49]но он внес такой щедрый вклад в наше маленькое дело, что мне было неловко его не пригласить. Он как раз купил здесь дом, где-то у площадки для гольфа. Не пора ли нам двинуться вниз спасать Тома?

Теперь идея идти спасать Тома казалась комичной.

Это может значить только то, что все было с точностью до наоборот.

Сочувствие Тома, то, что он охотно поверил в ее историю, что так легко отпустил ей грехи, отнесясь к ним как к очередному симптому ее «болезненного состояния», — беспокоился о ней, а если и злился в душе, то совсем чуть-чуть: надо же было дать ей понять, что он ревнует. Мне не нужны лишние подробности, сказал он. О боже, ей ведь тогда и впрямь стало его жалко, она ему поверила. Но слишком уж часто он это повторял. Можно было предполагать, что Том будет преуменьшать угрозу его жизни. Но чтобы он не хотел знать подробностей финансовой сделки, в которой задействованы его деньги… Это обретало новый, пугающий смысл. У нее снова заколотилось сердце.