— Почему повелением моим пренебрегаешь, богам моим не поклонился? Теперь выбирай себе живот или смерть! Если повеление моё исполнишь, жив будешь и всё княжение своё получишь. Если же не пройдёшь сквозь огонь, не поклонишься кусту, ни идолам, то злой смертью умрёшь!

И Михаил сознательно избрал для себя крестный путь, смертную муку, отвечав Батыю через того же Елдегу:

— Тебе, царю, кланяюсь, поскольку тебе Бог поручил царство света сего. А тому, кому поклоняются (то есть идолам. — А. К.), не поклонюсь!

(Или, как переданы слова князя в Ипатьевской летописи: «Раз уж Бог предал нас и волость нашу за наши грехи в руки ваши, тебе кланяемся и почести приносим тебе. А закону отцев ваших и твоему богонечестивому повелению не кланяемся!»)

И сказал на это Елдега:

— Знай, Михаиле, что уже мёртв ты!

Решение князя всецело поддержал только боярин Фёдор. Прочие же, бывшие с Михаилом, всячески отговаривали его и умоляли подчиниться требованиям татар. С «плачем многим» обращался к деду его внук, юный ростовский князь Борис:

— Господине отче! Створи волю царёву!

Также и другие бояре уговаривали князя, обещая все вместе, всею Черниговскою землёй, принять на себя епитимию за невольное его согрешение. Но князь оставался твёрд:

— Не хочу только по имени зваться христианином, а дела поганых творить!

Собралось же на месте том множество людей — как христиан, так и «поганых» (язычников), рассказывает Житие, — и все они слышали то, что отвечал русский князь посланнику Батыя. Михаил сбросил со своих плеч княжеский плащ — зримый символ его земной власти. Вдвоём с боярином Фёдором они причастились Святых даров, которые вручил им перед поездкой в Орду их духовник, и начали петь молитвы. Тут и появились убийцы, посланные от Батыя. «И когда, приехав, убийцы соскочили с коней, они схватили святого Михаила за руки и за ноги и начали бить его руками по сердцу. А потом повергли его ниц на землю и били его пятками». Избиение продолжалось в течение долгого времени, пока один из убийц — заметим, русский, а не татарин, некий «законопреступник, отвергший христианскую веру», по имени Доман, родом путивлец, то есть выходец из Северской земли (принадлежавшей князьям Черниговского дома!), — не довершил начатое злодейство и не прикончил князя: «сий отрезал святому мученику Михаилу честную его главу и отбросил её прочь». Затем убийцы приступили к Фёдору, предлагая ему — если он исполнит их волю — «всё княжение» убитого ими Михаила. Фёдор отказался, предпочёл разделить участь своего князя. Его подвергли тем же мучениям, что и Михаила, а затем, так же как и Михаилу, отрезали ему голову. Именно отрезали ножом, а не отрубили: это особо оговорил в отношении обоих казнённых Плано Карпини19. Такая смерть, как мы знаем, считалась у монголов особенно позорной. Но в глазах русских она уподобляла Михаила и Фёдора многим великим мученикам за веру прежних времён, в частности святому Борису, русскому князю-страстотерпцу, принявшему такую же мученическую смерть в начале XI столетия.

Смерть Михаила Черниговского и боярина Фёдора случилась 20 сентября, и этот день почитается ныне как день их памяти. Церковное прославление мучеников началось с Ростова — города, в котором правили внуки князя Михаила Всеволодовича Борис и Глеб и мать их Мария Михайловна. Ещё при жизни княгини Марии (умершей в декабре 1271 года) в Ростове была сооружена первая деревянная церковь во имя святого Михаила Черниговского и установлено празднование святым, вскоре распространившееся по всей Русской земле20.

Внук Михаила Борис, по всей вероятности, не присутствовал при страшной сцене убийства. Ростовский книжник, автор соответствующей части Лаврентьевской летописи, сообщает о том. что Батый «отпустил князя Бориса к Сартаку, сыну своему», и тот, известный своим благожелательным отношением к христианам, оказал ему «честь» — то есть поступил с ним так, как это было принято в отношении проявивших покорность русских князей: взял у него дары и отправил домой, в Ростов.

Стоит отметить, что русские источники отнюдь не сразу стали открыто обвинять в расправе над Михаилом самого Батыя. В Ростовской (Лаврентьевской) летописи о гибели князя говорится в общей форме, без упоминания о тогдашнем правителе Орды: «…тако без милости от нечестивых заколен бысть и конец житью прият». Это понятно: имя Батыя названо здесь чуть ниже, в сообщении о благополучном «отпуске» им ростовского князя Бориса Васильковича. Нет прямых обвинений в адрес Батыя и в наиболее ранней, ростовской же по происхождению редакции Жития князя Михаила Черниговского, составленной при жизни его внуков, в 70-е годы XIII века. Там убийцей князя назван Елдега, действующий как бы от собственного имени: «Некто же от вельмож царя того, глаголемый Елдега, повеле мучити его (Михаила. — А. К.) различными муками и посем повеле честную его главу отрезати». И лишь в тех текстах, которые не были связаны происхождением с Ростовом — местом первоначального церковного прославления князя Михаила и боярина Фёдора, — обвинения в адрес Батыя звучат в полную силу. Так в Галицко-Волынской (Ипатьевской) летописи: «Батый же, яко свирепый зверь, разъярившись, повеле заклати [князя Михаила], и заклан (убит. — А. К.) бысть беззаконным Доманом Путивльцем нечестивым…» Слова о «великой ярости» Батыя повторены и в тех редакциях Жития князя Михаила и боярина Фёдора, которые также имеют не ростовский, а общерусский характер.

Современные исследователи ещё больше усложняют картину. Дело в том, что какую-то роль во всём произошедшем сыграли люди суздальского князя Ярослава Всеволодовича (к тому времени находившегося в Монголии, куда он был послан Батыем для участия в избрании великого хана Гуюка). Но какова была их роль, сказать трудно. Известно, что Михаил и Ярослав были непримиримыми врагами; вражда эта началась ещё с их соперничества за Новгород в 20-е годы XIII века и продолжалась до самой их смерти. Именно Ярослав получил от Батыя ярлык на Киев — а на этот город, напомню, претендовал и Михаил Черниговский. Понятно, что для Ярослава черниговский князь оставался опасным конкурентом. Батый же в русских делах поставил на Ярослава, но, поддерживая суздальского князя, он, наверное, был не прочь сыграть на противоречиях, существовавших между ним и другими русскими князьями. Плано Карпини, описывая гибель Михаила в целом весьма схоже с летописью (что и неудивительно, ибо его информаторами были главным образом русские), сообщает, однако, ряд удивительных подробностей. Он тоже утверждает, что Михаилу неоднократно предлагали исполнить положенные обряды. Но оказывается, что в роли посредника выступил сын суздальского князя. Речь идёт о Константине, который находился в ставке Батыя на положении заложника, обеспечивая безусловную лояльность отца. (Это было обычной практикой монголов: у тех князей, «которым они позволяют вернуться, — объяснял Плано Карпини в другом месте, — они требуют их сыновей или братьев, которых больше никогда не отпускают, как было сделано с сыном Ярослава, неким вождём аланов и весьма многими другими»21.) По всей вероятности, Константин сумел заслужить доверие Батыя, поскольку именно ему было поручено сообщить Михаилу, «что он будет убит, если не поклонится». Но и Константину черниговский князь отвечал то же, что и другим, — «что лучше желает умереть, чем сделать то, чего не подобает». Само убийство Плано Карпини описывает схоже с летописью: князя били «пяткой в живот (или, по версии Бенедикта Поляка, в грудь. — А. К.) так долго, пока тот не скончался». Но при этом убийцей он называет какого-то «приближённого» (или, в другом переводе, «телохранителя»), который, как выясняется, убивал черниговского князя «вопреки своему желанию». Более того, латинский текст «Истории монгалов» можно понять в том смысле, что речь идёт о «приближённом» не Батыя, но князя Ярослава Всеволодовича!22