И я не догоняю её.

Стою и смотрю, как из моей жизни уходит лучшая подруга.

Сидя за столом, я рассматриваю государственную печать на конверте, а потом с криком яростной безысходности луплю кулаком по деревянному столу. Сколько всего я хотела бы сказать Верити! Извиниться, узнать, что случилось с ней после той церемонии. Наверное, она работает на прежнем месте, иначе не доставляла бы письма с государственными печатями. Но всё ли в порядке у неё на работе? Разговаривать с Обелем и с мамой было легче: мы все хранили друг от друга секреты, нам было что прощать друг другу. Но Верити делала мне только добро, всегда была храброй, всегда на моей стороне. Я не заслуживаю такой подруги. Я предательница.

Оставив письмо на столе, я выливаю остатки чая в раковину. Ничего не хочу, тошнит. Стараюсь не выпускать письмо из виду, словно это ядовитое насекомое, готовое удрать в любую минуту.

Возвращаюсь к столу и беру в руки конверт.

Когда-то я читала историю о девушке, которой дали ларец и велели никогда его не открывать. Всем известно, что подарок, который нельзя открыть, – не подарок вовсе, а проверка. Девушка не выдерживает и открывает ларец, выпуская в этот мир всё возможное зло. Слушая эту историю, укоризненно качаешь головой: вот глупая, сама во всём виновата!

Сломав печать, я читаю письмо:

Дорогая Леора!

Готова ли ты дать ответ?

Увидимся завтра в десять часов в здании правительства.

Я записала тебя на чистосердечное признание, а потом приходи ко мне, поговорим.

Мел

На улице морозно, но, направляясь в здание правительства на чистосердечное признание, я не чувствую холода. Только внутри, натолкнувшись на стену тёплого воздуха, понимаю, как сильно замёрзла. Поворачиваю налево, к комнате признаний, стучу в дверь, чтобы сообщить, что явилась, как назначено. В самый первый раз на признании я ужасно боялась, и папа меня подбадривал. Теперь папы нет, но я совсем не боюсь. Я отвечу на все вопросы, и пусть воет их сирена, пусть попробуют поймать меня на лжи.

Сажусь на стул у деревянного стола и кладу руку на металлический шар. Глубоко вздохнув, жду начала допроса. Я знаю, что хотят от меня услышать.

– Ваше имя Леора Флинт? – Да.

– Вступали ли вы когда-либо в контакт с пустыми? Всю жизнь.

– Нет.

– Совершали ли вы какие-либо преступления, которые караются принудительным нанесением знака? Вломилась в здание правительства, похитила лоскут кожи.

– Нет.

– Есть ли среди ваших знакомых те, кто не верен нашему лидеру? Всех перечислить?

– Нет.

– Являются ли знаки на вашей коже точным отражением вашей жизни? Мои знаки лишь вершина айсберга.

– Да.

После каждого лживого ответа я жду, что раздастся звон или взвоет сирена, но в комнате по-прежнему тишина. Всё прошло точно так же, как в тот день, когда расспрашивали папу. Система настроена на наш страх. Боишься оказаться забытым – будешь повиноваться. Боишься получить знак недостойного – не посмеешь врать. Но если тебе всё равно, никто не сможет запугать тебя, не сможет уличить во лжи.

Всё это просто спектакль.

Покончив с ответами на вопросы, я возвращаюсь к столу регистрации. Та же неприветливая девица за столом бросает на меня презрительный взгляд. Но мне настолько безразлично чужое мнение, что я спокойно сообщаю, кого хочу увидеть.

– Она на совещании, – отвечает девица, сверившись с журналом.

– Она захочет со мной поговорить. Секретарша медленно, со вздохом уходит, но вскоре торопливо возвращается и сконфуженно говорит:

– Мне очень жаль, что я заставила вас ждать, мисс Флинт. Проходите, пожалуйста. Рассказчица сейчас же вас примет. По лицу девушки видно, что вежливые фразы даются ей очень нелегко.

– Как забавно выходит, Леора, – говорит Мел, встречая меня в маленькой, жарко натопленной комнате совещаний, уставленной обитыми коричневой тканью стульями. Изольда, маленькая тень рассказчицы, сидит рядом. – Мы только что говорили о тебе на совещании у мэра Лонгсайта. Он много расспрашивал о тебе.

– Мэр Лонгсайт? – Вот это да! Какая неожиданность. – Он знает обо мне?

– Конечно, знает, Леора. И очень хочет встретиться с тобой, как только ты вступишь в свои новые обязанности.

– Если вступлю… – поправляю я.

Мел отвечает улыбкой. Дверь распахивается, и входит какой-то человек, закрывая плечами дверной проём.

– Ты, конечно, помнишь Джека Минноу, – представляет гостя Мел.

Так жарко, что на лбу выступает испарина. Слабо пожимаю руку Минноу и чувствую, что комната словно уменьшилась в размерах из-за его присутствия.

– Я никогда не лгала тебе, Леора, всегда честно отвечала на твои вопросы, – продолжает Мел. – Правительство предлагает тебе совершенно новую должность, идеально подходящую твоим уникальным способностям. Ты сможешь проявить и свои замечательные дарования чтеца. Ты будешь менять человеческие жизни, предлагая надежду живым и мёртвым. Ты вступишь в должность обработчика, – с улыбкой завершает свою речь Мел.

– Обработчика? А что это значит? – спрашиваю я, оправившись от удивления.

– Всё описание работы в её названии. Ты будешь обрабатывать и менять знаки для тех, кого правительство сочтёт достойным. Тебе потребуются все твои таланты: чтеца, чернильщицы, обрядчика…

– Но… разве это не обман?

– Иногда я забываю, как ты ещё молода, – с терпеливой улыбкой, взъерошивая волосы Изольде, отвечает Мел. Усадив малышку себе на колени, Мел поясняет: – В молодости мы видим только чёрное и белое, правду и ложь. С возрастом начинаешь различать некоторые тонкости. В нашем чёрно-белом мире не всё удаётся разложить по полочкам. – То есть вы предпочитаете серый мир? – спрашиваю я, скрывая непонимание. У Мел вырывается смех, самый настоящий смех.

– О нет, Леора! Я обожаю чёрное и белое. Я очень люблю наше мироустройство. Я борюсь за правду, за то, чтобы наши истории были рассказаны и услышаны. Но иногда людям требуется помощь. – Откинувшись на спинку стула, Мел признаёт: – Никто не застрахован от ошибок. Кивнув, я вспоминаю о маминой лжи, и о папиной жене, и о рисунках на коже Обеля, и об отце Оскара. А я сама – тогда, на взвешивании? Куда же мне идти? К чёрным или к белым? К правым или неправым?

– Иногда жестоко позволять маленьким ошибкам перечёркивать будущее человека, ты согласна? Тебе не придётся обрабатывать всех подряд. Это будут только избранные, добродетельные и достойные граждане. Столпы общества. В нашем мире есть место прощению, надежде и спасению. Я снова медленно, согласно киваю.