У Дилана перехватило дыхание. Словно монета…

— Кровотечение, да, — сказала Антония в телефонную трубку. Реджина мутным взглядом следила за ней с кухонного табурета. — Не знаю, сейчас спрошу у нее. У тебя был выкидыш?

Реджина с трудом глотнула и отрицательно покачала головой. Она не хотела этого ребенка. Это было ошибкой. Неудобством. Катастрофой. Но теперь он был ее ребенком, ее и Дилана. Она скрестила руки на животе, как будто таким образом могла удержать его.

— Нет, рвоты нет, — говорила Антония доктору, намотав телефонный шнур на пальцы так туго, что они посинели. — Нет, температуру я ей не мерила. Хорошо. Да, сделаем. Я ей скажу.

Антония повесила трубку.

— Донна хочет осмотреть тебя в больнице. Через десять минут она заедет за тобой.

Реджина кусала губы.

— А здесь она не может меня осмотреть? Телефон…

Антония нахмурила брови.

— Я помню о телефоне. А ты позаботься о себе.

О себе и о ребенке. Рука Реджины потянулась к крестику на шее и нащупала жемчужину. Ее сын потерялся и сейчас неизвестно где. Но и этого младенца она не должна терять. Небеса не могут быть настолько жестоки к ней.

— Через десять минут?

— Она так сказала. — Губы Антонии превратились в твердую узкую линию. Глаза были темными и сосредоточенными. Она полезла было в карман передника за сигаретами, но потом сунула их назад. — Может быть, тебе что-то нужно наверху?

Ради матери Реджина выдавила из себя улыбку.

— Спасибо, мама. Я буду хорошей девочкой.

Грубой от работы ладонью Антония погладила ее по голове.

— Самой лучшей, — сказала она.

Еще один спазм боли пронзил Реджину, словно ножом. Она закрыла глаза и опустилась на руки матери.

Дилан звал ветер в свои паруса, пока они не надулись и не стали напоминать луну. Еще один знак, подумал он. Или иллюзия?

Серебряный доллар, который он отдал Нику, подавал устойчивый сигнал, словно маяк на краю острова или точка на карте мира у Конна. Вода пенилась, разрезаемая носом лодки, которая следовала по зову монеты, как стрелка компаса, всегда указывающая строго на север. Волшебные силы вели лодку между тьмой и морскими глубинами, между бескрайним, заполненным жизнью пространством снизу и еще большим, мерцающим звездами пространством сверху. Это была родная стихия Дилана. Зубы его обнажились в зловещей усмешке. Демоны вторглись на его территорию!

Но у побережья штата Мэн есть тысячи островов, и большинство из них, со следами вырвавшейся из разломов земной коры лавы, представляют собой необитаемые крепости из скал и хвойных деревьев. Ник мог быть спрятан где угодно. Либо покоиться на дне моря. Потомки огня могли выбросить его за борт в качестве предупреждения или просто со зла.

С другого берега морские птицы оплакивали кого-то умершего.

Он не представляет для них никакой ценности.

Прошу тебя. Приведи его назад.

Дилан крепче сжал руль и стал думать о монете. Сконцентрировался на монете. Пока он чувствовал эту тонкую ниточку, он позволял себе надеяться.

— Тебе не в чем себя винить.

В голосе Донны Тома звучали нежность и сочувствие. Но глаза ее были ясными и холодными. Реджина сжала ноги, дрожа под дурацкой бумажной простыней.

— Нет никаких признаков того, что сексуальная активность или стресс могли вызвать преждевременное прекращение беременности.

Не ее вина… Это, конечно, хорошо. Но…

— Выкидыш, — поправила ее Реджина.

Доктор недовольно подняла брови.

— Я выражаюсь медицинской терминологией.

Реджина почувствовала, как лицо ее заливается краской.

— Конечно. Так ты можешь как-то остановить это?

Донна колебалась.

— Часто преждевременное прекращение беременности — или выкидыш, если тебе так больше нравится, — предотвратить нельзя. И не нужно. Обычно это является индикатором того, что беременность проходит ненормально.

Реджина надеялась, что беременность, когда отец — селки, а мать — человек, обычной никак не назовешь. Но Дилан сказал, что ребенок был нормальным. Человеческим. Пока что.

— С ребенком что-то не так?

— Возможно.

Единственный раз Реджина пожалела, что рядом нет руки, за которую она могла ухватиться, когда кто-то приносит дурные вести. Она сжала кулаки, скомкав бумажную простыню.

— Откуда ты можешь это знать?

— К сожалению, мы этого знать не можем.

— Тогда какого черта я здесь? Что ты собираешься делать?

— Нам необходимо получить подтверждение того, что твоя беременность фактически прерывается, — размеренным тоном сказала Донна. — Мы проведем гинекологическое обследование, возможно, на УЗИ. Если матка чистая, больше делать ничего не требуется.

Какой казенный язык! Как холодно! Сердце Реджины сжалось.

— А если это не так?

Донна Тома улыбнулась.

— Давай сначала просто посмотрим, хорошо? Ложись.

Холод пополз по ее спине. Ей определенно не хотелось ложиться. Она и так чувствовала себя открытой и уязвимой. Ей не хотелось класть ноги на металлические опоры гинекологического кресла и раскрывать себя навстречу еще большему разочарованию.

Реджина облизнула пересохшие губы.

— А что, если матка не… Ну, ты понимаешь… Не чистая.

— Мы должны будем предпринять определенные шаги, чтобы избежать заражения.

Шаги… Дурное предчувствие, острое, как очередной спазм, сжало ей желудок.

Уфф…

— Антибиотики?

— Давай сначала закончим осмотр, а потом уже будем строить планы лечения, — сказала доктор.

Логично. Реджина уже открыла было рот, чтобы согласиться. Но за нее ответило сердце:

— Думаю, лучше я приду утром.

Любезная улыбка на лице Донны застыла. Что ж, возможно, ей не слишком нравилось, что ее оторвали от ужина или телевизионной передачи только для того, чтобы Реджина могла отказаться от медицинской помощи.

— Мы можем быть заняты в это время.

— Я записана на прием, — напомнила ей Реджина. — На десять. Тогда и приду.

Донна напряглась.

— Это не очень хорошая идея.

Антония часто заявляла, что самый надежный способ заставить Реджину что-то сделать — это сказать ей не делать этого. «Такой характер», — говорили о ней учителя. «Сучка», — называл ее Алэн. Любое сопротивление только делало ее более упрямой.

Она находилась в состоянии неопределенности, плохо себя чувствовала, была напугана, но не собиралась отказываться от этого ребенка. Ребенка Дилана. Независимо от того, был ли их ребенок воплощением какого-то пророчества селки, для нее он был бесценным. И она не сдавалась.