Эсэсман хотел протереть глаза, смахнуть туман, который, как ему казалось, застилал истину, рисовал этого внезапно возникшего унтерштурмфюрера, и все, все, что с ним связано, однако поднять руку не решался. Слишком грозен и суров был офицер. И слова страшные: «Наконец-то мы тебя нашли!» Неужели коротыша ищут!

– Зося… – жалостливо пролепетал эсэсман, словно искал у хозяйки защиты или объяснения.

Зося молчала. Да и что она могла сказать, ей самой было все непонятно.

Саид шагнул к коротышу, запустил руку в его карман – один, другой, – там было пусто. Успокоенный, отстранился, сел на лавку, сказал уже тише и сдержаннее:

– Думать способен? Или надо проспаться?

Пальцы коротыша с трудом, но все же нашли опору, – он вцепился в доску стола, перестал качаться.

– Не знаю…

Потом стянул брови, огромным усилием воли заставил себя ощутить реальность, отодвинуть туманную кисею.

– Что думать? – почти связно спросил он.

– Вспоминать, – пояснил Саид. – Вспоминать прошлое, то, что случилось четыре месяца назад…

Брови еще и еще стягивались. Рука поднялась и помогла стереть с лица, с глаз хмельную наволочь.

– Я сяду? – извинительно произнес он.

– Садись!

Он сел и стал тереть виски, старательно, насколько был способен. Помогло немного. Саид, наблюдавший за его работой, бросил, не то спрашивая, не то приказывая:

– Снегу…

Сказано было, кажется, Зосе, но принял совет коротыш:

– Да, снегу.

Тогда Зося вышла в сени, а оттуда за наружную дверь и тотчас вернулась с пригоршней морозной пыли, такой легкой и сыпучей, что она слетала на подол ее и на половицы торопливым пухом.

Коротыш принял от нее распадающийся ком и отер им безжалостно лицо, не морщась и не жмурясь даже.

– Ну? – спросил офицера. Упрямо и с вызовом спросил. – Ну?

– Утрись!

– Не надо.

Саид пододвинул лавку к столу, вплотную пододвинул, положил локти на доску, упер взгляд в коротыша.

– Тебя ищет Убайдулла!

Да, эсэсман был уже трезв. Во всяком случае, понял, о чем говорит унтерштурмфюрер. Вернее, зачем говорит. Убайдуллы давно нет, нет уже с октября прошлого года. Поэтому коротыш только на секунду теряется, выдает свою растерянность испуганным взлетом бровей, но сейчас же берет себя в руки и строит недоумение:

– Какой Убайдулла?

– Которого вы оставили на Берлинер ринге ночью…

– Ночью? Не знаю никакого Убайдуллу…

– Еще снега! – повернулся к Зосе Исламбек. – Побольше!

Женщина метнулась к двери, но коротыш остановил ее:

– Ладно… Зачем это! Убайдуллы нет. Нет никакого Убайдуллы…

– Почему нет?

– Потому что нет.

– Может быть, ты знаешь его как Саида Исламбека?

– И его нет тоже. – Коротыш вдруг осмелел, дерзко глянул на унтерштурмфюрера, дал понять, что все знает и понимает и хитростью его не возьмешь.

– Так вот, – решил сокрушить уверенность коротыша Саид. – Тебя ищет Убайдулла, и не столько тебя, сколько пакет, который у него похитили на Берлинер ринге. Помнишь черную клеенчатую обертку?

– Я не брал! – отшатнулся коротыш и даже заслонил себя руками от унтерштурмфюрера. – Не брал!

– А кто?

– Не знаю.

– Вас было двое.

Утверждение Саида помешало коротышу ответить сразу, он намеревался перенести все, что адресовалось ему, на человека, шедшего в ту ночь с ним рядом, но, видимо, унтерштурмфюрер мало знал, во всяком, случае, плохо: знал события Берлинер ринга, его можно было легко повести окольным путем к цели или вообще отвести от нее.

– Нас было четверо, – как можно увереннее произнес он и посмотрел на офицера с настороженным любопытством: поймет ли тот уловку.

– В машине? – уточнил Саид.

Окольный путь пресекался – офицер знал больше, чем показалось коротышу. Он знал даже о машине.

– Но к Убайдулле вы зашли двое. И вернулись в машину двое, после того, как оставили друга в лесу. Он был вашим другом?

На это коротышу не хотелось отвечать, очень не хотелось. Нельзя было просто. Но унтерштурмфюрер ждал, и единственное, что мог сделать коротыш, – выпросить себе отсрочку. Он облизал ставшие отчего-то сухими и горячими губы, проглотил слюну. И чувствовал при этом, как ждут его слов: офицер – холодный, требовательный и злой офицер, неведомо откуда свалившийся на голову коротыша и теперь впившийся глазами в лицо его, в каждую черточку, и в губы тоже, и стоявшая рядом огромная, оголившая полные руки Зося, такая добрая и податливая всегда, а теперь хмурая и напуганная. Ей-то что, зачем этой бабе слова коротыша!

Он тянул время. Молчание открывало ветру стены хаты – вдруг стали слышимыми и завывания его, и шорохи снега, и скрип рвущихся на петлях ставен. И все творимое метелью за окном ворвалось сюда, к людям, и заставило их поежиться от холода и тоски.

– Был, – в вой и свист вклинил свое слово коротыш, думал, затеряется оно, захлестнет его вьюга и никто не услышит. Услышали все же, или только догадались по движению губ, по горечи в глазах.

– Кто же взял пакет?

– Он… Если был такой пакет, – неуверенно высказал предположение коротыш. Надо полагать, о пакете ему не сообщили тогда, ночью. А возможно, он лгал.

– Обязанности распределил тот, сидевший в машине? – поинтересовался Саид.

– Там было двое. Якуб тоже ждал нас…

Запоздалое открытие: Якуба уже не существовало, командир батальона застрелил его где-то в дороге между казармой и домом Зоси. Однако причастность Якуба к событиям на Берлинском кольце сама по себе вызывала интерес. Видимо, он тоже был другом Убайдуллы.

– Якуб вел машину, – объяснил коротыш. – Его взял капитан вместо шофера комитета.

– Тот заболел?

– Не знаю. Возможно… Или не нужен был…

– Потом, вернувшись в Роменский батальон, вы вспоминали ту ночь? Убайдуллу вспоминали?

Еще ужаснее требование. На него вовсе не хочется отвечать.

– Якуб вспоминал, – обошел себя коротыш и этим дал понять, что для остальных, кроме Якуба, та ночь была трудна. Мешала жить. И больше всего коротышу. – Но Убайдулла не умер, вы же сказали! – ухватился он за слова, брошенные унтерштурмфюрером вначале. Глаза коротыша опустились к рукам, нервно вздрагивавшим на коленях, и долго, долго рассматривали их. – А пакет я не брал… Даже не знал, что он существует.

– Существовал, – подтвердил Саид. – Из лесу вы вышли двое…

– Значит, он…

Они познакомились уже в Берлине, когда по вызову «военного министра» оказались на Ноенбургерштрассе, в Туркестанском национальном комитете. Их будто бы требовал доктор фон Менке для какой-то очень важной беседы. Беседа не состоялась, но «военный министр» знал ее цель: формировались батальоны для отправки на Западный фронт, куда-то в Италию или Францию. Не для участия в военных действиях, а для несения гарнизонной службы, охраны важных объектов, борьбы с партизанами. Формирование шло в одном из лагерей под Берлином. Но пятерых из Роменского батальона не направили в лагерь, держали в городе. Вот тут-то и произошло знакомство с этим высоким обершарфюрером из Понятово. Представил его сам «министр», назвал настоящим джигитом и веселым парнем.