По пути в Венецию пираты сделали остановку в порту Аквилея, на северном побережье Адриатического моря. Отсюда король Ричард и его свита продолжили свой путь по суше через Альпийские горы под видом простых паломников, однако на одном из постоялых дворов Вены кто-то узнал Ричарда – возможно, по драгоценному перстню на руке, – и он был схвачен слугами герцога Леопольда Австрийского, его заклятого врага со времен осады Акры. И человек, который свободно покупал и продавал огромный остров Кипр, сам оказался предметом торговли: вначале Леопольд запер его в темнице замка Дюрренштайн, а затем передал английского монарха в руки своею сюзерена – императора Генриха VI, который в качестве условий освобождения выдвинул принесение Ричардом вассальной присяги и выкуп в размере 150 тысяч марок.

Пока Ричард томился в плену, его мусульманский противник и восхищенный поклонник Саладин скончался. Почти одновременно умер и Великий магистр тамплиеров Робер де Сабле. Король Филипп Август и брат Ричарда Иоанн Безземельный настойчиво упрашивали, германского императора не отпускать английского короля на свободу, однако Ричард – сохранявший бодрость духа, уверенность и трезвость рассудка даже в таком тяжелом положении – сумел завоевать поддержку и сочувствие императорского двора. В феврале 1194 года его освободили: он согласился принести требуемые от него клятвы, а британской казне оказался вполне по силам 150-тысячный выкуп. Получив это известие, король Филипп Август тут же написал Иоанну: «Будь осторожен, дьявол на свободе».

Проведя всего один месяц в Англии, Ричард Львиное Сердце вернулся в Нормандию, где следующие пять лет провел в непрерывных войнах с непокорными вассалами и французским королем Филиппом Августом. В 1199 году во время осады замка Шалю, принадлежавшего виконту Лиможскому, Ричард был ранен в плечо стрелой из арбалета. Рана воспалилась, и он скончался от заражения крови.

За прошедшие с тех пор века имя Ричарда Львиное Сердце стало символом рыцарского благородства и отваги и окружено самыми невероятными легендами. Каждая из них отражает свое время. «Если под героизмом понимать дикую и свирепую отвагу, – писал Гиббон, – то Ричарда можно смело назвать героем своего времени». В середине XX века возникла версия, будто Ричард был гомосексуалистом, но сейчас она признана ложной. Современные историки чаще упоминают о его увлечениях женщинами и сексуальной ненасытности, подчеркивая, что «даже на смертном ложе он занимался любовью вопреки всем врачебным рекомендациям».

Более серьезная критика Ричарда касается его заморских подвигов и приключений, что негативно сказалось на самой Англии. «Несомненно, самой главной и благородной целью он с читал освобождение Иерусалима, – пишет историк Г. Маршалл в пособии для английских школьников «История нашего острова», – но насколько было бы лучше, если бы он обратил внимание на управление собственной страной и благосостояние своих подданных». Но многие исследователи пытаются защитить Ричарда: дескать, его политические интересы простирались далеко за пределы Англии именно потому, что в то время серьезных проблем на его родине было намного меньше. Несмотря на внешнюю воинственность – в этом он ничем не отличался от других рыцарей, – Ричард «не был просто свирепым и драчливым монархом, изначально настроенным на войну ради удовлетворения своих агрессивных амбиций, а трезвым правителем, разумно употребившим воинский талант в интересах всей Анжуйской династии, которую возглавлял». И хотя в ретроспективе его яростная борьба за сохранение своих наследных французских владений от посягательств Капетингов в итоге оказалась безрезультатной, в конце XII века все выглядело иначе.

Почти все летописцы того времени сходились во мнении, что Ричард безрассудно подвергал себя опасности, бросаясь в любые, порой малозначащие, стычки. Даже его враги сарацины считали крайне неразумным, что такой известный полководец и правитель рискует в бою собственной жизнью. Но кроме смелости и одержимости, Ричард обладал еще и выдающимся стратегическим чутьем и строгой логикой суждений. Однако безрассудная отвага, предопределившая его печальный конец, вовсе не зачеркивает достижений Ричарда. По мнению современного историка Джона Гиллингама «как политик, администратор и полководец – короче, кап монарх – он был самым выдающимся правителем во всей европейской истории». Этот вывод перекликается с мнением мусульманского летописца ибн-Афира, что «отвага, трезвый ум, энергия и выдержка (Ричарда Львиное Сердце. – Пер) сделали его самым ярким владыкой всех времен».

В одной из легенд, повествующих о жизни Ричарда Львиное Сердце, рассказывается, что, чувствуя приближающуюся смерть, тот будто бы завещал свои личные пороки: алчность – цистерцианцам, любовь к роскоши – нищим монахам, а заносчивость – Тамплиерам. В гордыни упрекал храмовников и современник Ричарда папа Иннокентий III – пожалуй, одна из самых выдающихся личностей, занимавших папский трон за всю историю католической церкви.

Иннокентий, избранный на этот пост в 37-летнем возрасте, был сыном графа де Сеньи, представителем знатного римского рода Скотти, из которого в XI-XII веках вышло немало римских понтификов. Дядя Иннокентия папа Климент III возвел его в 1190 году в кардиналы, поэтому самой судьбой ему было уготовано (как, впрочем, и его сыну) занять папский трон. Однако такое кумовство вовсе не означает, что Иннокентий не имел реальных достоинств, позволяющих претендовать на этот пост. Это был исключительно образованный, порядочный и великодушный человек, «умевший чутко разбираться в тех запутанных событиях и людях, которые его окружали»; он пользовался всеобщим доверием как верховный понтифик и «викарий Христа» – термин, который был впервые предложен им самим, – и заслужил прочный авторитет, «уступая Богу, но превосходя всех людей на земле, имея право судить всех, но которого не мог осудить никто».

Иннокентий III великолепно знал католические каноны в отличие от своих коллег на папском престоле, и эти знания имели не догматический характер, а были основаны на жизненном опыте. Обладая незаурядной энергией, он провел коренную реформу католических церковных обрядов и уточнил канонические христианские тексты, которые затем были утверждены четвертым Латеранским собором, состоявшимся в 1215 году. Он неустанно боролся за твердое соблюдение принятых законов: это было неспокойное время, когда за внешне однородным и казавшимся крепким фасадом католической веры возникали опасные противоречия, подогреваемые религиозными раскольниками и «правдоискателями». Нескрываемая увлеченность многих священников светской жизнью размывала церковные устои. У Иннокентия хватало мудрости понять ценность взглядов идеалистов и новаторов, подобных Франциску Ассизскому, но одновременно он нещадно искоренял еретические учения катаров (альбигойцев), распространившиеся во французской провинции Лангедок.

Как и все папы, начиная с Урбана II, Иннокентий III был горячим сторонником войны с исламом. В 1198 году, сразу после своего назначения, он призвал к новому крестовому походу, а затем написал обращение к баронам и епископам Заморья, в котором горячо убеждал, что их соглашение с сарацинами мешает его попыткам поднять европейских христиан на защиту веры. Для сбора средств на крестовый поход он ввел дополнительный 2,5-процентный налог на все доходы церквей. Он гарантировал полное отпущение всех грехов, если согрешивший сознался и раскаялся, – и не только тем, кто лично отправился в Палестину, но даже тем, кто направил туда уполномоченных от своего имени. Священная война за освобождение Святой земли превратилась в главную идею всего западноевропейского мира, однако в период позднего Средневековья организация крестового похода уже была невозможна без привлечения огромного количества сборщиков, банкиров и стряпчих, занимавшихся сбором и распределением денег.