– Ладно. По какой-то необъяснимой причине гроза вырубила все электричество. Что касается остального, то у меня нет никаких объяснений. Может быть, какой-то электрический выброс. Но не может быть, чтобы пострадали только мы. Рано или поздно здесь появится бригада электриков и все уладит.

Энни почувствовала, что ее охватывает паника.

– Но что, если им не захочется сюда ехать — ведь мы так далеко от города. Должно быть, миль пятнадцать, по крайней мере.

– По-моему, все двадцать. Слишком далеко, чтобы пытаться идти пешком. — Он нахмурился. — И лодка в неисправном состоянии, так что доплыть до города мы тоже не сможем.

Увидев выражение ее глаз, он попытался улыбнуться.

– Послушайте. У нас нет никаких причин для беспокойства. Мы не умрем от голода. Не замерзнем. Самое плохое, что может произойти, — это то, что не состоится несколько встреч. О моей нью-йоркской уже не может быть и речи, и, похоже, вы сегодня вечером тоже не попадете домой. Между тем, мы могли бы здорово провести этот день. Нравится нам это или нет, но мы никуда не уедем.

Энни кивнула. Хотя она была более чем озадачена этими странными событиями, но не могла отрицать, что испытывает некоторое возбуждение от осознания того, что они с Беном пока еще не расстаются. У них появилась отсрочка.

Что же она испытывала — счастье? Или страх?

Энни стояла у кухонной стойки и вставляла пленку в свой фотоаппарат. Она подняла глаза, когда вошел Бен, неся ящик с инструментом, который он нашел в гараже.

– Я тут решил поработать с лодкой. Посмотреть, смогу ли сделать ее пригодной для плавания. — Он глянул на фотоаппарат. — Мне приготовиться к съемке?

Она улыбнулась, словно поддразнивая.

– Я бы не хотела переводить пленку. Думаю, я приберегу ее для действительно важных вещей. Например, для пляжного домика, беседки, конюшни.

– Вам же хуже. Многое потеряете. — Он потянул ее за локон. Потом начал наматывать его на палец, глядя ей в глаза. — Я подумал, не забросить ли мне леску, пока буду работать. Может, поймаю что-нибудь нам на ужин.

– Неплохая мысль. — Она изо всех сил старалась скрыть ощущения, возникшие от одного его прикосновения. — И вы почистите и приготовите рыбу, да?

Он выгнул бровь.

– А каков же будет ваш вклад в это пиршество?

– Мой аппетит. И если ваш ужин будет так же хорош, как и завтрак, я вымою посуду.

– Договорились. — Он смотрел на нее, в то время как она отступала назад. Хотя Энни очень хорошо скрывала свои чувства, у него было отчетливое ощущение, что она совсем не так невозмутима и сдержанна, как пытается показать. И это было хорошо. Очень хорошо. Потому что прикосновение к ней заставляло его жаждать большего, и ему очень не хотелось думать, что не он один так страдает.

Бен проводил гостью до двери. Она пошла через патио, а он поднял ящик с инструментами и двинулся в противоположном направлении, к пляжу.

В конце причала он насадил наживку на крючок и бросил леску в воду, потом отправился вброд по отмели, пока не добрался до «Одиссеи».

В корпусе образовалась пробоина, паруса разорваны в клочья. Бену подумалось, что ему на самом деле очень повезло. Если бы это произошло дальше от берега, ему пришлось бы бросать лодку и спасаться вплавь.

Было ли это просто везением? Он присел на пятки и оглянулся на дом. Сколько странных вещей он может объяснять совпадением, прежде чем задастся вопросом — что же все-таки здесь происходит?

Он не хотел приезжать в «Уайт Пайнс». Он не планировал проводить время в обществе красивой молодой женщины. И уж точно он не собирался оставаться в «Уайт Пайнс» на весь уик-энд. Но он был здесь. И не просто делал какие-то вещи, которые не намеревался совершать, но и получал от этого удовольствие.

Он начинал чувствовать себя марионеткой. Но кто же дергает за нитки?

Энни вытащила бумаги с описанием различных сооружений имения, которые ей предоставили. Прочитав их, она решила начать осмотр построек с самого дальнего конца имения, двигаясь оттуда назад к дому.

Она направилась по извилистой гравийной дорожке, заросшей сорняком, которая когда-то использовалась для служебных грузовиков и конных повозок. Когда она миновала часть пути, то заметила конюшню.

Энни свернула с гравийной дорожки и пошла полем, где в изобилии росли весенние цветы. Крошечные дикие фиалки стлались под ногами цветастым ковром. Яблони выпустили кружевные листочки. Синицы носились взад и вперед, с земли на ветки, заботливо обустраивая гнезда. Пятна бурой травы уступали место молодой зеленой поросли.

Энни нащупала в кармане ключ от конюшни. Но когда она вставила его в дверь, то с удивлением обнаружила, что та уже отперта. Она распахнула ее настежь и оглянулась, увидев заброшенные стойла. Хотя все было чисто убрано, запах сена и навоза витал в воздухе — вместе с чем-то еще.

Втягивая носом воздух, Энни начала подниматься по лестнице в помещение наверху, которое, в соответствии с описанием, занимал когда-то смотритель конюшни. Краска. Воздух насыщен, несомненно, запахами краски и скипидара.

Поднявшись по лестнице, она остановилась, взявшись за ручку двери. Но прежде чем успела повернуть ее, дверь распахнулась. Энни застыла, глядя перед собой с открытым от изумления ртом.

– Привет. — Мужчина, стоявший перед ней, был высок, белокур и по-мальчишески красив. — Я вас ждал.

– Вы меня?.. — Она замолчала, затем попыталась заговорить. — Кто вы? И что вы здесь делаете?

– Уин Каррингтон. На самом деле я Уинстон, но так меня никто не называет. А Уин мне подходит больше, потому что побеждать я люблю гораздо больше, чем проигрывать (Win (англ.) — побеждать, выигрывать).

Она посмотрела на него внимательнее.

– Ну, конечно. Младший брат Бена. Узнаю вас по портрету. Он протянул руку.

– А вы Энни Тайлер.

– Откуда вы знаете? О, — она засмеялась, — вы разговаривали с матерью.

Он продолжал держать ее за руку.

– На том портрете мне всего девять лет.

– И вы уже законченный ловелас. — Она засмеялась, словно школьница, прежде чем догадалась убрать руку.

– Я так рад, что вы это заметили. Я считаю флирт умирающим искусством. Искусством, которое ценится совсем не так, как следовало бы. Красивые женщины — моя слабость. Одна из многих, надо признать. А вы, Энни Тайлер, настолько красивы, что дух захватывает.

– Ну, — расцвела ее улыбка, — вам не следовало говорить мне, что вы ловелас. После такой банальной фразы я бы и сама догадалась.

– Это не фраза. Хотя, — добавил он с усмешкой, — может быть, и фраза. Но могу подписаться под каждым ее словом. — Он обнял руками ее лицо и поднял его к свету, поворачивая так и эдак, словно изучая. — Чудная конституция. Небольшие ровные черты. Глаза, в которых мужчина может утонуть. И губы, которые соблазнили бы и святого. Я смогу убедить вас позировать мне?