Можно не сомневаться, что аппетит короля оказался самым сильным. Тальман де Рео так прямо и говорит, «что он пожелал спать с прелестной певуньей, чтобы заставить ее запеть, лежа под мужчиной». Справедливости ради он тут же добавляет: «Все были уверены в том, что он свое намерение осуществил…»

Таким образом, у короля было пять наложниц. И он сумел доказать, что ему по плечу подобная задача, но при этом был вынужден немного отвлечься от государственных дел. Целыми днями он только и делал, что бегал от одной кровати к другой, являя при этом поистине юношескую прыть. Кроме собственных ощущений для него больше уже ничего не имело значения…

Но несмотря на всю эту похотливую возню, король продолжал хранить нежную и искреннюю любовь к маркизе де Верней. Время от времени, когда ему все-таки случалось вести заседание частного совета, присутствующие могли наблюдать, как он лихорадочно царапает что-то на бумаге, что, однако, не имело никакого отношения к политическим событиям и было всего лишь пылким письмом Генриетте: «Я умираю от желания увидеть вас… Добрый вечер, душа моя, миллион раз целую твои нежные соски…» А суровый Сюлли ворчал против этих чертовых грудей, которые, по его мнению, не стоили таких проблем, как хлебопашество или выпас скота…

Король продолжал вести бурную жизнь, когда королева Мария Медичи по случаю карнавальных празднеств приказала провести репетицию балета, в котором участвовали самые красивые при дворе девушки. Среди них была молоденькая Шарлотта де Монморанси, очаровательная блондинка четырнадцати с половиной лет. «Еще никому не приходилось видеть существа более прекрасного и более жизнерадостного», — сообщаег Тальман де Рео. И Дре дю Радье вторит ему: «Ее нежный взор способен был воспламенить самых равнодушных…»

Репетиция проходила в гостиной, примыкавшей к апартаментам короля, который однажды сквозь приоткрытую дверь заметил смазливую мордашку м-ль де Монморанси. Восхитившись, он тут же вышел из комнаты и зашел посмотреть репетицию. «В сцене, которую он наблюдал, — сообщает автор „Маленьких историй“, — дамам предстояло облачиться в костюмы нимф; в определенный момент каждая из них должна была поднять копье так, как если бы собиралась его метнуть. М-ль де Монморанси оказалась напротив короля в тот самый момент, когда подняла свое копье и, казалось, собиралась его пронзить. Король потом сказал, что она сделала это так грациозно, что он действительно был ранен в самое сердце, и ему даже показалось, что он лишился сознания».

Он тут же пожелал увлечь Шарлотту к себе в комнату, но она отказалась, говоря, что еще слишком молода и что к тому же помолвлена с Франсуа де Бассомпьером.

Генрих IV терпеть не мог полумер. Он приказал разорвать помолвку и выдал маленькую Монморанси замуж за принца Конде, имевшего репутацию гомосексуалиста, «в надежде, что тот будет очень снисходительным мужем».

И действительно, в течение нескольких недель Конде с полным безразличием взирал на проделки короля, который тем временем обнаруживал все признаки разгорающейся страсти. Он вдруг сделался кокетливым, без конца переодевался, мылся, опрыскивал себя духами и аккуратно подстригал бороду, словом, вел себя что твой петух перед брачным танцем. Иногда страсть толкала его на самые неожиданные чудачества: как-то ночью он пожелал, чтобы Шарлотта с распущенными волосами вышла на балкон, держа в каждой руке по факелу. Увидев же ее в таком виде, он едва не лишился сознания.

— Иисус, да он сумасшедший! — воскликнула взволнованная девушка.

Весь двор, забавляясь, следил за этими выходками, а м-м де Верней пыталась иронизировать:

— Ну не злой ли вы человек, — говорила она королю, — если пожелали спать с женой вашего сына, а вы ведь знаете, мне сами говорили, что он ваш сын[92].

Но как ни странно, эта деталь особенно возбуждала Генриха IV.

Безразличный к ухмылкам и осуждениям, «он все больше и больше распалялся, охотясь на эту красивую добычу», говорит Л`Этуаль, и дошел до такого состояния, что в который уже раз забросил все государственные дела, так что герцог Мантуанский писал по этому поводу: «Безумие это столь велико, что завладело всеми чувствами короля, и он почти не в состоянии заниматься ничем другим, кроме того, что имеет отношение к его влюбленности».

Вполне возможно, что Шарлотта, всячески поощрявшая галантные подвиги Беарнца, была бы потом, как и многие другие, брошена, если бы внезапно, вопреки всем ожиданиям, ее муж не влюбился в нее. Стаи вдруг, ужасным ревнивцем, он попросил у короля разрешения уехать к себе в провинцию. Генрих IV отказал ему, после чего между ними разгорелся яростный спор.

— Вы просто тиран, — заявил ему Конде.

— Я совершил тиранический акт единственный раз в своей жизни, — отвечал король, — и это был случай, когда я приказал признать вас за того, кем вы не являетесь. Так что, когда вы пожелаете, я вам покажу вашего отца в Париже.

Принц опустил голову и больше не сказал ни слова. Но через несколько дней он, посадив жену на лошадь позади себя, стремительно покинул двор и грозившие ему опасности и отправился в свой замок Валери, около Санса.

Узнав о его отъезде, Генрих IV был безутешен. Его видели плачущим в галереях дворца, к великому раздражению королевы и четырех фавориток, которые временно объединили свои силы против Шарлотты.

И долго еще вечерами он пробовал выразить свое горе в стихах. Но слова почему-то не шли, и в конце концов, упав духом, он швырнул в огонь все своя неудавшиеся опыты.

Тогда явился Малерб. И помог ему.

Чтобы донести до других стенания королевского сердца, поэт сочинил напыщенные и скучные «Стансы». Из них явствовало, что несчастный влюбленный лишился всякой надежды увидеть когда-нибудь вновь свою возлюбленную.

Но поэты далеко не всегда удачные пророки. В июле 1609 года Конде и его жена были вынуждены вернуться в Париж, чтобы присутствовать на бракосочетании герцога Вандомского, внебрачного сына короля. Увидев снова «чудо небес», Генрих IV как будто опять ожил и немедленно призвал к себе Малерба. Тот взялся за перо и поведал в не менее скверных стихах о радости своего господина.

Но вот праздники завершились, Конде с Шарлоттой отбыли в свой замок Мюре, неподалеку от Суассона, и Малерб уже трудится над четырнадцатью строфами полной жалоб поэмы.

Поплакав несколько дней, король отправился в Пикардию, полный решимости повидать свою подругу. Начал он с того, что наклеил себе фальшивую бороду и стал бродить по парку, окружавшему замок Мюре[93], в надежде встретить свою возлюбленную. К его великому разочарованию, надежда не оправдалась, и тогда он попросил владельца тех земель, сеньора де Треньи, пригласить на обед принца Конде и его супругу. Таким образом, в день приема, спрятавшись за гобеленом, украшавшим столовую, король, мог тайно любоваться Шарлоттой, сколько душе угодно…