но слышал и сам видел такого князя, – не стал я отказываться. – В черной фряжской броне оный ходит. Бородищу не по-нашему стрижет, аки у козла. В большой силе, зять самого государя, дочку евоную, княжну Александру за себя взял. Ловко саблей машет и остальным оружьем, знатный воин. Давеча, мурзу вашего срубил на поединке.

- Когда, кого? – татарин пристально посмотрел на меня.

- Дык, дня три назад. Когда ваши обоз наш хотели разбить. Но то приманка была, оный князь и придумал, как заманить. А какого мурзу посек – бог весть. Сам не видел, мне сказывали те, что там были. Вроде, Абдулаха какого или еще кого...

- Говори, говори, сотник Иван, – поощрительно кивнул Юсуф, – я слушаю.

Мне очень хотелось заговорить татарина, рассказать ему то, что казанцы сами со стен видят, вдобавок наплести с три короба разной чуши, сделать все, чтобы потянуть время и избежать пытки, но... Но всплеснувшаяся внутри гордость, заставила сделать совершенно обратное. Хер вам! Тут обычный русский парень под пытками меня не выдал, а я, граф божьей милостью, буду соловьем заливаться? Не бывать этому.

Быстро осушил до дна чашу с чаем и демонстративно уронил ее на пол. А потом спокойно сказал:

- А недосуг мне с тобой разговоры разговаривать.

- Вот как? – Юсуф удивленно вздернул брови

- А как иначе? На том и стоим.

- Жить не хочешь? – татарин с легким презрением улыбнулся.

- Хочу, а кто не хочет? – я тоже усмехнулся. – Только честь подороже жизни будет. Ты по-другому считаешь?

- Подумай о том, что тебя ожидает, сотник Иван. С тебя живьем сдерут кожу и скормят собакам.

Я пренебрежительно хмыкнул:

- О себе лучше подумай. За меня и остальных русичей с тебя спросят. Недолго уже осталось. О выкупе речь будем вести?

Юсуф промолчал.

- Нет? – переспросил я. – Тогда иди нахер, пес поганый.

Бешеный стук сердца в груди заглушал слова. Страшно было так, что даже челюсти сводило. Черт... в бою никогда так не боялся. Впрочем, как ни крути, там совсем другое дело...

Юсуф щелкнул пальцами и, что-то коротко сказал ввалившимся в комнатку надзирателям. Думал, что они сразу потащат в пытошную, но ошибся, те просто заволокли меня обратно в камеру, правда, перед расставанием, не забыли пригладили плетками. Но без фанатизма. Так, в двух местах кожу просекли и все.

- Я вам эти нагайки в жопу засуну, псы шелудивые!!! – заорал я им в спину, за что удосужился еще несколько пинков.

Но, как ни странно, на этом все закончилось.

- Мать вашу... – ругнулся я по инерции и осмотрелся.

Камера низенькая, в рост не встанешь, со стороны коридора сплошная, кованная из толстых железных прутьев, решетка. Напротив, еще камеры, идут рядком, но есть там кто или нет – рассмотреть невозможно – все скрывает полумрак. Хотя кто-то едва слышно стонет – значит есть.

Неожиданно послышались приближающиеся медленные шаркающие шаги и скрип. Через несколько минут, с обратной стороны решетки, появился высокий, заросший до глаз сбившейся в колтуны бородой, сильно сгорбленный старик, в грязном рубище. Он едва шел, подволакивая странно полусогнутые ноги и с трудом тянул за собой тележку с отвратительно смердевшей гнилью бочкой.

Остановившись напротив, он плеснул черпаком в глиняный черепок бурого варева и с трудом согнувшись, толкнул его по полу между прутьями решетки в камеру. Потом точно так же просунул вторую плошку.

- Как тебя зовут, старик? – тихо спросил я. – Ты русич?

Тот сильно вздрогнул, словно его перетянули плетью, быстро опустил голову и не ответив, потащил тележку дальше.

- Не бойся, скажи! – прошептал я ему вслед, но ответа так и не дождался.

И едва не прикусил себе язык от испуга, когда услышал за спиной хриплый надтреснутый голос. Голос доносился из скрытого мраком угла, причем, говорили на русском языке.

- Русич он, из Твери. Осипом кличут... – прохрипел неизвестный. – Но сам не ответит тебе, боярин...

- Почему? – я всмотрелся и наконец разглядел у дальней стены, что-то напоминающее кучу тряпья.

- Язык... ему урезали уже давно... – голос прервался надрывным кашлем, – ... и не старик он, едва три десятка годков минуло... а ходит так, потому что поджилки подсекли, дабы не сбежал...

- Твою мать... – не сдержавшись выругался я. Седой выглядел, как древний старец. Это сколько же надо перенести, чтобы так постареть? Будь моя воля, я бы в городе всех подчистую вырезал за такие измывательства. Но ничего, может и будет...

- Вот так-то, боярин... – куча тряпья зашевелилась и из угла выполз страшно худой, покрытый сплошной коркой грязи, голый человек. Он полз только на руках, ноги безвольно тащились за ним по полу. Добравшись до миски, он прямо руками стал запихивать себе в рот бурую кашицу.

- А ты кто? – подождав, пока он закончит есть, поинтересовался я.

- Я – Лука... – коротко ответил калека, потом показал на вторую миску и вопросительно посмотрел на меня.

- Ешь...

Несколько минут в камере было слышно только жадное, перемежающееся кашлем чавканье. Покончив с едой, Лука на некоторое время замолчал, а потом опять заговорил:

- Лука я, вятский. Уже почитай год в полоне.

- Что с ногами?

- Дык, хребет перебили... – обыденно объяснил калека. – После того, как бежал... в третий раз...

- А после первого и второго? – машинально поинтересовался я.

- По первому разу шкуру со спины и задницы спустили. А по второму, – Лука откинул слипшиеся пряди волос повернул голову боком ко мне. – Ухи