Спокойно, Горчаков! Не хватало еще наделать глупостей из-за девчонки. Даже такой сногсшибательной, как ее сиятельство графиня Наталья Гижицкая.

— Князь… — вдруг произнесла она, поворачиваясь ко мне. — Александр Петрович.

Все голоса тут же смолкли. Разумеется, господа юнкера галдели наперебой, пытаясь угодить графине, и она не оставляла их без ответа — но сама ни к кому не обращалась первая… до этого момента. И всех явно заинтересовало, что же будет дальше.

— Время уже позднее, — продолжила Гижицкая. — А я, кажется, уже слишком пьяна, чтобы садиться за руль… Могу ли я попросить вас… проводить меня домой?

Обычная тишина в зале заведения сменилась гробовой. Десятка пар глаз устремились на меня. И каждый здесь наверняка без раздумий отдал бы годовое жалование и пару пальцев на левой руке, чтобы оказаться на моем месте.

И я вдруг с отчетливой ясностью понял, что если откажусь, то буду выглядеть в глазах однокашников не только человеком с дурными манерами, трусом и болваном, но и трусливым болваном с дурными манерами, упустившим шанс, который простым смертным редко выпадает хотя бы раз в жизни.

Вот так графиня.

— Оставь ключи. — Богдан вдруг магическим образом оказался подле меня. — С машиной разберемся… как-нибудь.

Вот именно, что как-нибудь… Но в самом-то деле — не отказывать же даме в любезности.

Даже если она самая вредная и хитрая вертихвостка во всей Империи!

— Как вам будет угодно, графиня. — Я поднялся из-за стола. — Вы желаете идти сейчас, или…

— Сейчас, непременно сейчас, князь. — Гижицкая отодвинула стул, встала и крутанула на пальце брелок с ключами от “Астон Мартина”. — Сядете за руль? Надеюсь, вы сможете… не слишком спешить?

От последних слов графини тишина в зале сгустилась настолько что ее, пожалуй, можно было бы резать штыком от трехлинейки. Я краем глаза увидел, как Богдан обеими руками зажимает себе рот, чтобы хоть как-то удержать рвущийся наружу комментарий.

Спасибо, Богдан.

Я счел за благо отмолчаться и просто направился к Гижицкой, чтобы сопроводить ее к выходу. Когда я открыл перед ней дверь, графиня обернулась, изобразила легкий поклон и проговорила:

— Доброй ночи, милостивые судари… Было приятно разделить с вами праздник.

В ответ ей раздались нестройные выкрики, о содержании которых мне не хотелось даже думать. Не дожидаясь, пока завершится обмен любезностями, я взял Гижицкую под локоть и настойчиво потянул к машине. Она не сопротивлялась — скорее наоборот, с явной охотой оперлась на меня. Шагала графиня не слишком твердо — то ли сказывался хмель, то ли усталость после гонки…

То ли ей зачем-то оказалось нужно изображать беспомощность, чтобы иметь уважительный повод буквально повиснуть на мне, прижимаясь боком. На улице было холодно, но тело Гижицкой — теплым, почти горячим под тонкой тканью платью.

— Князь… — графиня, не сбавляя шага, пристроила голову мне на плечо. — Чудесная ночь, разве не так?

— Не могу поспорить.

Я осторожно отстранился и открыл для Гижицкой дверцу “Астон Мартина”. Не с первой попытки — во весь правый бок авто проходила глубокая замятая царапина от столкновения с “Мустангом”, и механизм работал нехотя. Ее сиятельство плюхнулась на пассажирское сиденье, каким-то чудом при этом не растеряв и крупицы изящества — и тут же принялась стаскивать с себя туфли.

— Не так просто ходить на этом… Красота, увы, требует, жертв, — пожаловалась она. — Но, может быть, легкий массаж…

Дослушивать я не стал — просто захлопнул дверь и обошел машину, по пути собирая в кулак остатки терпения и самообладания. Гижицкая вызывала самые противоречивые эмоции и желания — но не меньше половины из них упорно сводились к тому, чтобы как следует врезать ей… по попе. Больше всего на свете мне не хотелось поддаваться на ее бессовестные, вульгарные и совершенно неуместные провокации.

Нет. На самом деле, конечно, хотелось — чего уж там.

— Мой дом на Екатерининском канале, князь… Не так уж далеко от вашего, не находите?

Как только я обошел машину и уселся за руль, Гижицкая тут же обрушила на меня чуть ли не весь свой арсенал разом. Чуть отодвинулась, закинув руку за голову, и развалилась в роскошном кожаном кресле. Нет, никакой дешевой демонстрации, вроде задравшегося выше резинки чулков платья или будто бы случайно оголившегося плеча, она себе не позволила. Но это было и не нужно — и без подобных крайностей ее сиятельство выглядела так, что любой юнкер на моем месте захлебнулся бы слюной.

Глаза Гижицкой чуть поблескивали в полумраке салона — одновременно пьяно и маняще.

— Пристегнитесь, графиня, — вздохнул я, запуская двигатель.

— И не подумаю! — Гижицкая тряхнула головой, роняя на лицо светлые пряди. — Не хочу чувствовать себя… связанной, понимаете?

— Как вам будет угодно. — Я пожал плечами и тронулся, осторожно объезжая криво припаркованный “Мустанг” Куракина. — Но я имею намерение доставить ваше сиятельство домой целой и невредимой, так что…

— Почему ты такой зануда?

От неожиданности я едва не въехал в столб. Но нет, мне не почудилось — Гижицкая действительно сказала то, что сказала, и теперь ни в ее позе, ни в движениях не осталось и следа томной и одурманенной возлияниями женщины, которую я наблюдал последние несколько минут. Прежними остались только глаза — такие же сияющие и чуть безумные.

— Думаешь, мне так важно, что ты прячешь? — выпалила она.

— Именно так я и думаю. — Я свернул на проспект. — Ваше сиятельство.

— Прекрати! — Гижицкая потянулась ко мне и обняла руками за шею. — Да мне вообще плевать кто ты такой! Я просто хочу понять — человек или ледяная глыба?

— Что вы…

— Да хватит уже! — выдохнула Гижицкая мне прямо в ухо, едва не прижимаясь губами. — У тебя вообще чувства есть? Любой другой на твоем месте уже слюнями бы изошел, а ты…

Когда ее сиятельство запрыгнула мне на колени, я едва удержал руль — и потом кое-как свернул к тротуару и ткнулся колесами в поребрик. От неожиданности Гижицкая едва не свалилась — но тут же снова набросилась на меня, вцепившись обеими руками в волосы на затылке.

— Да что такое, дурак ты несчастный? — прошипела она. — Мы оба чуть не убились, и я просто хочу почувствовать себя живой. На всю катушку, понимаешь?

Гижицкая чуть откинулась назад, схватила мои руки и положила себе на бедра. Повинуясь уже почти бесконтрольному желанию, я чуть сжал пальцы, и графиня глухо застонала, запрокидывая голову.

План вести себя прилично явно летел ко всем чертям.

— Ты вообще живой?

Гижицкая схватила ворот моей рубашки, разом отрывая несколько пуговиц. Обожгла мое лицо горячим дыханием. Он нее еще немного пахло шампанским, табаком, совсем немного — бензином… И чем-то еще. И с этим чем-то я уже никак не мог — да и не хотел — бороться.