Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ваши речи прекрасны, сэр, но они мало чего стоят. Мы давно ждем, что вы исполните свое обещание помочь нам. Мы хотим только справедливого судебного следствия, и вы легко могли бы это устроить. Теперь мы уже больше не заботимся о своих землях, ибо нам нанесено еще более страшное оскорбление. Оно заставляет забыть другие, меньшие беды. Неужели вы думаете, что я пришла бы сюда ночью, если бы не это несчастье с моим братом? Вы уверяете, что хорошо относитесь к нашей семье. Теперь, когда я обращаюсь к вам с просьбой, вы можете доказать это. Добейтесь освобождения моего брата, и мы поверим вашим сладким речам, которые слышим так часто. Не говорите, что это невозможно. Это даже нетрудно для вас — ведь вы пользуетесь таким влиянием среди белых вождей. Мой брат, может быть, был резок, но он не совершил никакого преступления, за которое его нужно было бы наказать. Одно слово великому военному вождю — и Оцеола будет свободен! Идите и произнесите это слово!
— Милая Маюми! Вы даже не отдаете себе отчета в сложности поручения, которое вы на меня возлагаете. Ваш брат арестован по приказанию правительственного агента и главнокомандующего. У нас не то, что у вас, индейцев. Я только подчиненный, и если бы я обратился к генералу и посоветовал ему исполнить вашу просьбу, он мог бы не только сделать мне выговор, но даже, может быть, вздумал бы и наказать меня.
— О, вы боитесь выговора за справедливый поступок! А еще толкуете мне здесь о дружбе! Ну хорошо, сэр! Мне остается только сказать вам вот что: мы больше вам не верим. И вам больше незачем приходить в нашу скромную хижину!
Она отвернулась от него с презрительной улыбкой. Каким восхитительным показалось мне это презрение!
— Постойте, Маюми! Дорогая Маюми! Не расставайтесь со мной так! Не сомневайтесь, я сделаю все, что от меня зависит.
— Выполните мою просьбу: освободите брата и позвольте мне вернуться домой.
— И если я это сделаю…
— Ну, сэр…
— Знайте, Маюми, что пытаясь исполнить вашу просьбу, я рискую многим. Меня могут лишить офицерского чина, разжаловать в солдаты, предать позору… Меня могут заключить в тюрьму, даже худшую, чем та, куда они собираются отправить вашего брата. И на все это я готов пойти, если…
Девушка молча ждала, что он скажет дальше.
— И я готов вынести все это, даже рисковать жизнью, если вы… — здесь в голосе его послышалась страстная мольба, — если вы согласитесь…
— На что?
— Милая Маюми, неужели мне надо говорить вам об этом? Неужели вы не понимаете, что я хочу сказать? Неужели вы не видите моей любви, моего преклонения перед вашей красотой…
— На что же я должна согласиться? — спросила она мягким тоном, в котором как будто послышалась снисходительность.
— Только любить меня, прелестная Маюми… Стать моей возлюбленной!
Несколько мгновений царило молчание. Благородная девушка стояла неподвижно, как статуя. Она даже не вздрогнула, услышав это наглое предложение. Она как будто окаменела.
Ее молчание ободрило пылкого влюбленного. По-видимому, он принял его за согласие. Он не мог видеть ее глаз, иначе он уловил бы в них то, что мгновенно заставило бы его замолчать. Он, наверно, не заметил взгляда, брошенного девушкой, иначе он вряд ли совершил бы такую ошибку. Он продолжал:
— Обещайте мне это, Маюми, и ваш брат уже сегодня будет свободен, а вы получите все свои…
— Наглец! Наглец! Ха-ха-ха!
Никогда в жизни не слышал я ничего более восхитительного, чем этот смех. Это были для меня самые сладостные звуки. Ни свадебный звон колокола, никакие лютни, арфы и кларнеты, никакие трубы и фанфары в мире не могли бы прозвучать для меня более пленительной музыкой, чем этот смех.
Казалось, что луна льет серебро с неба, звезды стали крупнее и ярче, ветерок повеял чудесным ароматом, как будто благоухание пролилось с небес, и весь мир для меня внезапно превратиться в земной рай.
Глава XLV
Две дуэли в один день
Теперь я мог бы спуститься вниз, но меня охватило чувство невыразимого блаженства, и я застыл в каком-то оцепенении. Как будто из моего сердца извлекли отравленную стрелу… Кровь быстрее заструилась в моих жилах, сердце забилось ровнее и свободнее, а душа ликовала. Я готов был кричать от радости и с трудом сдерживал себя, дожидаясь того момента, когда можно будет сойти вниз. Между тем свидание внизу еще продолжалось. Я услышал голос Маюми.
— Возлюбленной… вот оно что! — презрительно воскликнула гордая красавица. — Так вот в чем заключается ваша дружба? Негодяй! За кого вы меня принимаете? За продажную женщину? За доступную всем индианку из племени ямасси? Знайте, сэр, что я не ниже вас по происхождению. Хотя ваши бледнолицые друзья отняли у меня все состояние, но есть одна вещь на свете, которую никто никогда у меня не может отнять: это мое доброе имя. «Возлюбленной»! Глупец! Я не согласилась бы стать даже вашей женой. Я готова лучше нагой бродить по дебрям диких лесов и питаться желудями, чем продаться вам, отдаться во власть вашей низменной любви! И мой брат скорее согласился бы всю свою жизнь томиться в цепях, чем купить свободу такой ценой! О, если бы он был здесь! Если бы он был свидетелем этого гнусного оскорбления! Негодяй, он переломил бы тебя, как тростинку!
Ее глаза, поза, решительная поступь, бесстрашные манеры — все это напоминало мне Оцеолу в момент ареста. Ее неудачливый поклонник смутился и отступил перед этими разящими упреками и в течение нескольких минут стоял жалкий и пристыженный. Еще минуту назад он, может быть, подавил бы свою досаду и позволил бы девушке уйти беспрепятственно. Но презрение, с которым она встретила его домогательства, пробудило в нем дерзость отчаяния и довело до того, что он решил применить силу.
Я думаю, что ничего подобного он не замышлял, когда отправлялся на свидание. Хотя адъютант был человек развращенный, но все же не рискнул бы на такое отчаянное предприятие. Этот напыщенный, тщеславный франт все-таки не мог быть дерзким по отношению к девушке; только упреки индианки вынудили его решиться на такую крайность.
Маюми отвернулась от
