— И все же? Какова будет наша позиция при таком варианте?

04 марта 1940 г., десять часов утра (время местное)

— Здравствуйте, товарищ Народный Комиссар, — вежливо поприветствовал Литвинова японский посол Того, входя в кабинет.

— Кониси-ва, Сигэнори-сан! — устало улыбнулся гостю Максим Максимович, и указав на небольшой столик у стены, за которым стояло два кресла, добавил. — Прошу присаживаться, господин посол.

Когда и хозяин кабинета, и его гость, сели, наркоминдел требовательно поглядел на японского посла.

— Вы просили о встрече, — произнес он.

— Верно, товарищ Ритвинов, — в японском языке, как известно, отсутствует буква «л», и даже проведший долгое время в Москве Того Сигэнори, не избавился от привычки заменять ее в разговорах на букву «р». — Японское правитерьство присраро мне новые инструкции в связи со вчерашним… Инцидентом на Черном море и Кавказе.

«Присраро – это нельзя точнее и выразить. Присрать вы нам всегда горазды», — подумал Литвинов, изображая неподдельную заинтересованность. Видимо, на лице Максима Максимовича отразилась какая-то тень его истинных мыслей, поскольку посол поспешил вспомнить летние события.

— Нет нужды вспоминать о прискорбных разнограсиях, приведших к сторкновению у Номон-Хана наших вериких стран. Как это говорят у вас: «Кто старое помянет, тому граз вон».

«А кто забудет – тому два», — мысленно закончил пословицу Литвинов, но Того, судя по всему, продолжения не знал.

— Тэнно Сёва искренне верит, что те прискорбные события не смогут омрачить дарьнейшие взаимоотношения между нашими державами, товарищ Народный Комиссар. Вместе с тем, тэнно возмущен вероромным нападением на СССР и спешит заверить советское правитерьство, что Япония готова оказать вашей стране рюбую разумную поддержку в борьбе с агрессорами.

— Заверьте Его Императорское Величество в нашем всемерном почтении, и передайте ему нашу искреннюю благодарность за теплые слова, — кивнул Максим Максимович, едва удержавший челюсть от падения. Такой поворот в японской внешней политике был удивительнее давешнего немецкого миролюбия.

Еще сильнее он бы удивился, если б узнал, что во время прошедшего вчера, поздно вечером, совещания кабинета министров Японии, император Хирохито нарушил старинный протокол, и напрямую обратился к своим министрам с требованием прямо изложить военные планы. Премьер-министр Коноэ, первым отошедший от изумления по поводу попрания традиции императорского молчания, смог убедить Хирохито пообщаться с Министром Армии и Министром Флота, а также их офицерами, отдельно.

В воспоследовавшей беседе генералитет, жаждущий смыть с мундиров хасанский и халхин-гольский позор, настаивал на поддержке франко-британцев и войне с СССР. Моряки же, напротив, предлагали выступить с Советами единым фронтом. Финал спору положил барон Хара Ёсимити, президент Императорского совета и представитель императора, произнесший: «Выступив против Англии и Франции мы можем получить и честь, и добычу. Выступив вместе с ними, мы получим только честь, а, зная этих западных варваров и их повадки, еще и долги, скорее всего».

Хирохито потребовал от своего кабинета установить максимально возможные дружеские отношения с СССР, и более не вспоминать о войне с ним. Присутствовавший при этом глава ВМС Японии, адмирал Осами Нагано, чрезвычайно опытный бывший военно-морской министр, позднее записал в своем дневнике: «я никогда не видел, чтобы император делал выговор в таком тоне, его лицо покраснело и он почти кричал».

— Наскорько мы понимаем, — меж тем продолжал вещать Того, — первейшим доказатерьством наших дружеских намерений в отношении Советского Союза будет стабиризация обстановки вокруг вашей страны, в связи с чем просим СССР быть посредником в установрении мира между Японией и Китаем. Соответствующую просьбу тэнно направит в брижайшие дни, есри это принципиарьно возможно.

«Вот те раз», подумал Литвинов.

— Также мы предрагаем штабам Японского Императорского и Советского Тихоокеанского фротов выработать пран совместных действий, на сручай вступрения Японии в войну.

«А вот те два…»

05 марта 1940 г., ноль часов пять минут

Геббельса разбудили сигнал боевой тревоги, громкие команды офицеров и топот матросских ботинок по палубе.

— Что случилось? — ухватил он несущегося мимо Йогана.

— Быстро, быстро, всем занять места согласно боевого расписания! — разнесся голос старпома.

— Война, Карл! Мы вступили в войну! — выдохнул Арндт, и как был, полуодетым, рванул в двигательный отсек.

Военщина продолжает предаваться оргиям разрушения и убийства. С каждым днем огромная пирамида из принесенных в жертву человеческих жизней все наглее вздымает свою окровавленную вершину…

Бенито Муссолини

Да, оборонительная линия существовала, но у нее отсутствовала глубина. Эту позицию народ и назвал «линией Маннергейма». Ее прочность явилась результатом стойкости и мужества наших солдат, а никак не результатом крепости сооружений.

Карл Густав Маннергейм, «Мемуары»

08 марта 1940 г., около полудня

Идущая в надводном положении субмарина споро рассекала штевнем волны, а все офицеры, кроме Арндта, на которого оставили двигательный отсек, и Геббельса, у которого уже не первый день жутко болела голова, вышли на смотровой мостик, выглядывая в бинокли вражеские суда. Погода на Балтийском море, наконец-то начала нормализовываться, чего никак нельзя было сказать о бушующей уже четыре дня буре в дипломатических кругах всего мира, да и в умах обывателей тоже. Германия вступила в войну, да как вступила! Этакого кунштюка от Гитлера вряд ли кто ожидал.

Казалось бы, все шло так, как намечали лидеры Франции и Великобритании. Флот с войсками, надежно прикрытый боевыми кораблями и авиацией с «Беарна» и «Фьюриес», шел в Финляндию, так что поражение ей, от осрамившейся в Зимней Войне РККА, теперь не грозило, а перехватить конвой силами надводных кораблей СССР было бы для Балтфлота славной, но все же смертью. Турки пропустили бомбардировщики союзников через свое воздушное пространство для нанесения удара, и хотя успех налета был далек от запланированного – пострадали, в основном, жилые районы, когда бомбовозы спешно сбрасывали свой груз, чтобы выйти из-под зенитного огня и атак истребителей – определенных результатов летуны все же добились. Оставалось только этот успех закрепить, нанести еще несколько мощных ударов, для чего готовились дополнительные воздушные эскадры. Да и Средиземноморский флот Великобритании, если бы Турция позволила ему спокойно пройти через проливы, вполне мог поддержать операцию «Бакинская нефть» не только артиллерией и крейсерством, но и истребителями со штурмовиками авианосцев «Глориес» и «Аргус». Кроме того, группы прометеевцев, засланные заблаговременно, спровоцировали ряд выступлений против Советской власти в кавказском регионе.