Она с минуту изучала его — ему виден был только один глаз, — и он чувствовал, что она вычисляет, какой вариант лучше всего выбрать. Наконец дверь захлопнулась, а потом распахнулась целиком.

— Ну ладно, — произнесла она.

Чедвик проследовал за ней в Г-образное помещение, меньшую часть которого занимала крошечная кухонька. Остальное пространство было обставлено крайне скудно, вероятно, потому, что на мебель не хватало места. Ковра на полу не было — голые старые доски. У одной стены лежал матрац, покрытый красной сетчатой тканью, сверху было разбросано несколько подушек; перед ним стоял низенький стеклянный столик, на котором располагались ваза с цветами, номер «Ивнинг стэндард», пепельница и книга «Игра в бисер» некоего Германа Гессе. Чедвик никогда не слышал о Германе Гессе, но чувствовал, что для него безопаснее придерживаться Дика Фрэнсиса, Алистера Маклина и Десмонда Багли, их криминальных романов и триллеров. К стене была прислонена акустическая гитара.

Таня растянулась на матраце, привалившись к стене, а Чедвик взял один из кухонных стульев. С виду комната была чистенькая и яркая, на одной стене висело пестрое абстрактное полотно, сквозь поднимающееся окно просачивалось немного света, однако все это не могло скрыть общего впечатления ветхости дома и всего этого района.

Сама женщина оказалась такой, какой ее описывали Дэннис Ноукс и Робин Мёрчент: маленькая, привлекательная, с ярко-белыми зубами и поблескивающими темными волосами до пояса. На ней были расклешенные джинсы и весьма откровенная тоненькая хлопковая блузка. Она дотянулась до пачки «Пелл-Мелл» с фильтром и закурила.

— Только вчера узнала, — сообщила она, выпуская дым. — Про Линду.

— Каким образом?

— Из газеты. Меня не было.

— Долго?

— Девять дней.

Это укладывалось в общую картину. Чедвик установил личность Линды Лофтхаус с помощью Кэрол Уилкинсон лишь в субботу, так что до понедельника новость вряд ли попала в прессу, а сегодня среда, прошло десять дней, с тех пор как закончился Бримлейский фестиваль и нашли тело. Глядя на Таню, он заключил, что она недавно плакала: слезы высохли, оставив следы на безупречной смуглой коже, большие карие глаза блестели.

— Где вы были? — поинтересовался Чедвик.

— Во Франции. С моим бойфрендом. Он учится в Париже. В Сорбонне. Только вчера вернулась.

— Полагаю, мы сможем это проверить?

— Валяйте.

Она назвала ему имя и парижский телефон. Чедвику было от этого мало проку. В конце концов, этот парень — ее дружок, и ради нее он наверняка готов клясться, что черное — это белое. Но рутинную процедуру все равно следовало проделать.

— Но вы все же были в Бримли?

— Конечно.

— Об этом-то я и хочу с вами поговорить.

Таня выдохнула дым, нашарила на столе пепельницу и устроила ее между скрещенных ног.

— Что там произошло? — задал новый вопрос Чедвик.

— В каком смысле — «что там произошло»? Там много чего происходило. Там был фестиваль. Праздник.

— Что праздновали?

— Это был праздник юности. Музыки. Жизни. Любви. Мира. Вам всего этого не понять.

— Ну, не знаю, — проговорил Чедвик. — Когда-то и я был молодым.

Он уже начал привыкать к тому, что эти люди критикуют его за то, что он такой старый и консервативный, и, хотя это его совершенно не задевало, ему всякий раз казалось, что проще отмахнуться от их критики каким-нибудь бойким замечанием, показывающим, что его все это не колышет. Однако, несмотря на объяснения Эндерби, он не мог понять, почему образованных молодых людей из хороших семей тянет в такие места, как вот это, где они живут в нищете и убожестве и вряд ли хотя бы один раз в день едят здоровую пищу. Неужели весь в мире секс и наркотики, все, к чему ты так рвешься, стоит такого убогого существования?

Таня выдавила улыбочку:

— Тогда было иначе.

— Бросьте вы. Свинг, джиттербаг. Гленн Миллер, Томми Дорси, Генри Холл, Гарри Рой, Нэт Гонелла, Ал Баули. Настоящая музыка. И, конечно, война.

— Наш выбор — не участвовать в войнах.

— Наверное, приятно верить, что у тебя есть выбор, — заметил Чедвик, чувствуя, что в нем закипает гнев — как всегда, когда он слышал такие легкомысленные фразочки. Он постарался снова вырулить на главную тему. Вечно они тебя отвлекают, эти ребята, заставляют тебя обороняться, и, не успеешь оглянуться, уже споришь с ними про войну и революцию. — Послушайте, я просто хочу узнать про вас с Линдой, про то, как вы попали в Бримли, почему не ушли оттуда вместе, что произошло. Неужели вам так трудно ответить?

— Не трудно. Мы приехали на машине. Утром в воскресенье. У меня старый «мини».

— Вы ехали вдвоем?

— В «мини» больше народу и не влезет. Если хочешь разместиться с комфортом.

— И вы приехали всего на один день?

— Да. Ребята из «Мэд Хэттерс» сказали, что смогут достать для нас пропуск за сцену. Но только на тот день, когда они будут играть. То есть на воскресенье. Честно вам скажу, нам не очень-то хотелось три дня сидеть на грязном поле в Йоркшире.

Чедвик, пожалуй, впервые за долгое время услышал столь разумную фразу из уст юного существа.

— Когда вы приехали?

— Днем. В начале дня.

— «Мэд Хэттерс» уже там были?

— Слонялись вокруг.

— Чем вы занимались?

— Ну, там было классно. Мы сумели припарковаться там же, где группы. И мы могли когда угодно входить за кулисы. И выходить обратно.

— И что там происходило?

— Вы не поверите. Главным образом там была музыка. Когда играли группы, можно было обойти сцену и забраться в пресс-зону. Если было место. Оттуда все вокруг можно было увидеть. Лучше всего.

— А остальное время?

— Там, сзади, было что-то вроде приема на открытом воздухе. Ну, палатка с пивом, закуски, столы, стулья. Кто-то бренчал на гитаре. Болтали, тусовались, танцевали. Как будто соединили большой клуб и ресторан. Иногда, особенно между выступлениями групп, там был настоящий бедлам: музыканты, их приятели, администраторы бегают туда-сюда… Но все равно было очень славно.

— Как я понимаю, для некоторых звезд были устроены специальные вагончики.

— Людям, бывает, требуется уединение. Ну и потом, если кому-то захотелось бы… мне ведь можно не продолжать, да?

— Вы ходили с кем-нибудь в вагончик?

Ее глаза расширились, по коже разлился румянец.

— Джентльмены обычно не задают дамам такие вопросы. И вообще я не понимаю, какая тут связь. С тем, что случилось с Линдой.

— Значит, никому не требовалось пойти в лес, чтобы уединиться?