Треп! Гарри знал, его убивал гольф. Он вспомнил о словах, которые кто-то произнес в клуб-хаузе и которые игроки сочли абсурдными: «Большинство гольфистов в конце концов попадают в плен колдовства».

Но это была правда, ужасная правда. Гарри Майор был околдован. Дух гольфа, ибо дух гольфа существует, как существует матка в муравейнике или термитнике, относился к нему враждебно.

Годами он преодолевал эту враждебность благодаря несгибаемой воле, какому-то сдержанному гневу против враждебной силы и, конечно, благодаря глубокой, почти животной любви к благородной игре.

Дух мстил ему. Гарри не удивился бы, прими он какой-то эктоплазмический облик, какие производят медиумы в трансе. Враг избрал тактику, которую Майор изучил в малейших деталях.

Его свинг, который льстецы окрестили «свинг Майора», оставался совершенным в глазах всех. Но он-то знал, что враг-невидимка исподтишка подтачивал его, как точит металл кислота. Рука держала драйвер крепко и уверенно, но отказывал мозг — старт мяча сопровождался легким головокружением.

На грине, когда мячик находился достаточно близко от лунки, чтобы обеспечить успех патта, его охватывало иное чувство не физическое, а психическое — он ощущал страх.

И это был не страх того, что мячик глупо прокатится мимо лунки, а страх стать свидетелем нарушения законов природы по какой-то неизвестной причине, противной логике.

— Представьте, — сказал психиатр, — что у вас в руках свинцовый шарик, и вы открываете ладонь. Вы думаете, даже знаете, что шарик упадет. Но он не падает, а взмывает вверх, словно красный воздушный шарик, надутый водородом… Возмущенная логика легко может вызвать тоскливое чувство страха…

Именно такую тоску, такой страх он испытывал на поле; но он шел дальше психиатра, придавая страху почти осязаемую форму, форму злого духа, присутствующего на поле и со злобой отклоняющего мячик от его пути к победе.

— К дьяволу… — ворчал он.

В этот момент постучал лакей и сказал, что пришел Сэм Брайер.

* * *

Брайер был весел.

— Хелло, старая перечница, — воскликнул он, — мы вас не видели вчера на гольфе. Очень жаль, ибо вы узнали бы, что наши добрые друзья из «Уайт-Сэндз» будут представлены на открытом чемпионате в Сент Эндрюсе! Собирался комитет. Из сорока голосующих двадцать два отправляют на это сверх-знаменитое поле вас.

— Вот как! — удивился Майор. — Большинство не подавляющее. А кому достались другие голоса?

— Два за Мергравса… Шестнадцать за вашего покорного слугу.

— Шестнадцать… — пробормотал Майор.

— Действительно, удивительно, поскольку есть шестнадцать членов «Уайт-Сэндз», почти идиотов, которые считают меня гольфистом, способным выступать на столь древнем поле… Э, друг, что с вами приключилось?

Гарри увидел, что Сэм смотрит на него с удивлением.

— Ничего не случилось, насколько я знаю…

Брайер жестом указал на зеркало.

— Это произошло вдруг… Нет… нет, не смотрите…

Но Майор уже увидел. Его лицо приобрело жуткий желтый цвет с зелеными тенями, а глаза превратились в печеные топазы.

— Звоню врачу, — сказал Брайер, направляясь к двери.

Гарри рухнул в кресло. Бок разорвала ужасная боль, похожая на удар кинжала.

* * *

— Дух… — пробормотал больной. — Дух явился…

Врач ушел, оставив рецепты. Теперь на столике стояли пузырьки и коробки с порошками.

После короткого бреда больной час пролежал в полной прострации. Теперь Гарри был спокоен и мог здраво мыслить. Боль прекратилась.

— Злой дух принял облик, — спокойно произнес он. — Сэм Брайер… Я знал, что он ревнив.

Он задумался, пытаясь припомнить все факты. Конечно! Это головокружение после свинга, этот странный страх на поле появлялся лишь в присутствии Сэма Брайера. В тот день, когда врач говорил о виски и тропиках, он рассеянно добавил: «Болезнь может также иметь эмоциональную причину, — тогда это опаснее, — но это не ваш случай».

Однако ошибались и Гиппократ, и Гален.

— Дух… Сэм Брайер… — простонал Гарри Майор.

Он встал, открыл ящик стола, извлек браунинг и проверил, все ли пули на месте.

— Дух… Сэм Брайер…

Оружие выпало из его рук. У него случился сильнейший нервный припадок.

* * *

Он умер через три дня, в день, когда ему исполнилось сорок три года. Возраст Аллена Робертсона…

* * *

На открытом чемпионате от «Уайт-Сэндз» выступал Сэм Брайер. Он был жалок.

Старейший член гольф-клуба — личность, каких нет в других видах спорта. Его никогда не забывают; за ним сохраняется вся его слава; никому не придет в голову приставить к его имени «старик»; его никогда не оставят в одиночестве в баре.

Он всегда отличается почтенным возрастом по естественным причинам и по-прежнему здоров. Он начал играть в двадцать лет и остался верен своему клубу, часто по причине одержанных побед.

Гольф наградил его мускулами большой кошки, волей дога, крепостью дуба.

Редко случается, чтобы он перестал играть, но обычно удовольствуется четырьмя или пятью лунками.

В пору знаменитой «седьмой лунки» Катермолу, старейшине гольф-клуба «Сент Эдм» в Болтоне, исполнилось восемьдесят пять лет.

Дважды в неделю он проходил четыре лунки, производя достаточно малое количество ударов, чтобы вызвать восхищение других. Однажды, будучи в отличной форме, он сыграл семь лунок, а стиль его был столь безупречен, что Дороти Траш, «Мисс Гольф» позже призналась:

— Попроси он в этот момент моей руки, я бы ему не отказала!

И около седьмой лунки в память о событии воздвигли небольшую пирамидку.

* * *

Теперь, чтобы история стала интересной, надо описать поле клуба «Сент Эдм».

Его разбили в конце прошлого века на обширной равнине у подножия холмов между Болтоном и Олдхэмом. Земля была неплодородной, и мистер Херст, бывший тогда президентом клуба, купил ее очень дешево. Оно удовлетворяло игроков той эпохи с его двумя трассами и легкими препятствиями, но не подходило сегодняшним игрокам высокого класса, которые появлялись на нем все реже. С ними исчезли и покровители с тугими и открытыми кошельками.

Соседние земли и одна трасса были проданы, чтобы решить бюджетные проблемы. Поскольку их засеяли люцерной, несчастье было не таким большим, и не задевало игроков до тех пор, пока мистер Арчибальд Снукс не откупил у бедного крестьянина несколько акров земли, чтобы возвести на нем, в двадцати ярдах от седьмой лунки, коттедж.

Члены клуба «Сент Эдм» принадлежали к той гордой расе, немного высокомерной, но очаровательной, которую английская налоговая система медленно подталкивает к полному разорению.