В скором времени мы пошли в наступление. Первые бои были относительно легкими. Хотя мне пришлось дважды натягивать гусеницу, разбитую немецкими снарядами. Наш 4-й механизированный корпус шел к Калачу с юга, а с севера шел танковый корпус Баданова. В районе Калача встретились и окружили немецкую группировку. После этих боев наш корпус стал 3-м гвардейским Сталинградским механизированным корпусом, бригада — 8-й гвардейской, а полк, в котором я воевал, — 44-м гвардейским танковым полком. В нем я прошел всю войну.

Летом участвовали в боях по освобождению Левобережной Украины. В одном из боев заметил, как слева выходит «тигр». Развернул пушку. Кричу: «Подкалиберный!» Как в борт засадил, он весь запылал. Тут же и сам получил снаряд. Слышу: «Лейтенант, горим!» Выскочили. Вступили в рукопашную с немецкими танкистами. Справились.

Форсировать Днепр мы должны были в район Канева. Заняли плацдарм шириной километра два и глубиной метров пятьсот. Окопались. Поскольку танков оставалось мало, нас отвели на отдых.

Получили новую матчасть — «Шерманы». Как мы не хотели садиться на эти танки! Броня у них не наклонная. У Т-34 фрикционы — он может крутиться на месте. А у них сателлиты, разворачивался он, как автомобиль, по кругу. Короткоствольная 75-мм пушка была слабенькой. Из положительных моментов можно отметить наличие зенитного пулемета. Внутри танка очень комфортно — все покрашено белой краской, ручки никелированные, сиденья обтянуты кожей. Резинометаллические гусеницы очень тихие. На нем можно было именно подкрасться к противнику. У меня такой случай был в Прибалтике.

Мы шли по дороге через поле, обрамленное лесом. Перед населенным пунктом нас обстреляли. У немцев в обороне стояла САУ и противотанковое орудие. Отошли чуть-чуть назад и по кромке леса, давя кустарник, на малом газу вышли им во фланг. Я шел пешком с четырьмя автоматчиками, а танк сзади. Подкрались метров на триста. Автоматчикам приказал занять оборону, чтобы никого не подпустить, а сам вернулся к танку. Бронебойным сожгли самоходку, а потом уничтожили орудие. Немецкая пехота разбежалась. Таким образом открыли дорогу.

Воевали мы на «Шерманах» недолго, и уже к осени 44-го года нам их заменили на Т-34–85.

— С ленд-лизовской техникой подарки приходили?

— Никогда не получали. После Парада Победы нам дали американские посылки из расчета одну на офицера, а солдатам — одну на двоих. В ней были виски, галеты, шоколад. Мне достался свитер, женские чулки.

Взяли Шауляй. Командир батальона приказывает: «Александров, иди и перекрой своим взводом дорогу, идущую с запада на Шауляй». Вышли на дорогу. Слева была возвышенность. Я свои танки поставил за возвышенностью, а свой танк вывел на дорогу. Глядь, идет легковая машина, сидит генерал с девкой-латышкой, а сзади ее мать с барахлом. Я механика-водителя посадил за наводчика, а сам с экипажем, взяв автоматы, залегли в кусты по обе стороны дороги. И только он… мы сразу его убили в машине. Сзади шли артиллерийские тягачи, тянули батарею, четыре пушки. Мои танки их уничтожили, а расчеты взяли в плен. Мы их построили. Автоматчикам, которые у нас на броне сидели, приказал отвести их в Шауляй. Девку, что с генералом ехала, поставили в голову колонны. Солдаты нагрузили на нее мешок с песком и приказали идти впереди.

Под Жагаре мой взвод из засады уничтожил более двадцати бронеобъектов. Удачно заняли позицию, и утром, когда солнце только встало, мы расстреляли немецкую колонну, двигавшуюся с запада. Солнце слепило им глаза, и они никак не могли нас обнаружить.

Вот так этот бой описан в книге Самсонова A. M.[1]:

«Во второй половине дня 21 августа особенно напряженное положение создалось на участках, оборону которых держали 1-й и 2-й мотострелковые батальоны 8-й бригады. Командир 2-го батальона Тоузаков, стойко отражая со своими гвардейцами нападение гитлеровцев, несколько раз по радио докладывал командиру бригады о необходимости поддержки. Кремер, ожидавший подхода танков 19-го танкового корпуса, отвечал, что помощь скоро придет. Но фашисты продолжали нажимать, и сдерживать натиск противника помогли гвардейцы-артиллеристы. Комбриг на командном пункте подходил к рации и просил штаб артиллерии корпуса: „Дайте огня по моему переднему краю!“ Вечером командир бригады направил в распоряжение Тоузакова два танка — Александрова и гвардии младшего лейтенанта Саликова — вместе с четырьмя самоходными орудиями батареи лейтенанта Кондратюка.

Уже к ночи танки и самоходные орудия заняли огневые позиции в расположении 2-го мотострелкового батальона. Боевые машины замаскировались на опушке леса. Впереди виднелся перекресток дорог, одна из которых шла к лесу, теряясь в гуще деревьев, а другая проходила вдоль опушки, извиваясь между видневшимися вдали домиками. Примерно в километре от этой дороги пролегал большак, по которому гитлеровцы уже несколько раз предпринимали попытку прорваться через оборону гвардейцев.

Итоги этого дня ожесточенных боев с врагом нашли следующее отражение в записи, сделанной в „Журнале боевых действий войск 51-й армии“: „Ведя ожесточенные бои с крупными силами противника, атакующего на всем левом фланге армии, войска армии, маневрируя своими подвижными силами, наносили противнику тяжелые потери и сдерживали его на всем фронте“.

Наступила ночь на 22 августа. Пришел бронетранспортер, направленный командиром бригады к танкистам и самоходчикам. Спать никому не хотелось. В тревожной темноте раздавалась пулеметная трескотня, нити трассирующих пуль с двух направлений летели в сторону переднего края мотострелкового батальона. Всю ночь был слышен гул моторов вражеских танков. Танк Саликова и одна самоходная установка отъехали левее — туда, где держал оборону 1-й батальон.

22 августа напряжение боев достигло крайнего предела. Немецко-фашистское командование решило, не считаясь ни с какими потерями, уничтожить гвардейские части. С самого раннего утра особенно жаркий бой разгорелся на участке 2-го мотострелкового батальона 8-й механизированной бригады. Уже светало, когда кто-то из гвардейцев крикнул: „Танки!“ Вдали виднелось облако пыли, и все яснее слышался приближающийся гул моторов. Вскоре показались и танки: они двигались по большаку, и уже можно было различить, что их много, не меньше тридцати. От того места, где стояли в засаде танк гвардейцев и самоходные орудия батареи Кондратюка, они находились на расстоянии примерно 1200 метров. Кондратюк подошел к танку Александрова, взобрался на башню. „Что будем делать?“ Собственно, все было ясно. Александров снял висевший у него на ремешке через плечо бинокль и протянул его радисту Никитину: „На, Васек. Садись на башню и смотри. Видишь там одно дерево, потом другое, а за ним белый домик? Как будут подходить к нему — кричи“. Механик-водитель Козырь, его помощник и Александров быстро залезли в машину. Приготовились к бою и самоходчики.

В это время по вражеским танкам открыла огонь батарея гвардейцев, стоявшая левее самоходных установок Кондратюка. Немецкие танки развернулись и вступили с батареей в огневой бой, подставив свои борта под орудия самоходных установок и танка Александрова. Александров припал к оптическому прицелу и, когда увидел в нем танк врага, нажал на спуск. Выстрел! И танк загорелся. Открыли огонь и самоходчики Кондратюка. Одна за другой охватывались пламенем вражеские машины. Александров навел прицел на очередную немецкую машину и ударил по ней бронебойным снарядом. Танк остановился, экипаж выскочил из люка и стал разбегаться. Танк не загорелся и от второго снаряда. Тогда в неподвижно стоявшую машину полетели подкалиберные снаряды самоходчиков. На поле боя вспыхнул еще один жаркий костер. Включились в бой подъехавшие танк Саликова и одна самоходная установка.