Гоэмон подоспел как раз вовремя. Де Алмейда был мертвецки пьян, но каким-то чудом держался на ногах вполне крепко. Поначалу он даже не узнал Гоэмона, приняв его за кого-то другого. А когда наконец до него дошло, кто стоит перед ним, фидалго обнял юношу и полез к нему лобызаться.

– Друг! Ты настоящий друг, парень! Ты мне как брат! – бормотал де Алмейда; он так расчувствовался, что даже пустил слезу.

«Похоже, плакать на земле своей родины вошло у него в привычку», – снисходительно подумал Гоэмон. Он ни в коей мере не осуждал его за это и не презирал, хотя синоби имел право пускать слезу только тогда, когда нужно было обмануть врага, усыпив его бдительность мнимой покорностью. Юный ниндзя видел своего господина в деле и точно знал, что тот сражается как истинный самурай.

Такое уважение к слуге проснулась у Фернана во время боя с турецкими пиратами. От него не укрылось, что Гоэмон спас ему жизнь, рискуя своей. А когда горячка сражения схлынула, на юношу вылился целый поток славословий; все матросы и капитан видели, как он дрался и сколько османов полегло под ударами его ниндзя-то. Дальнейший путь до самого Лижбоа стал для Гоэмона настоящим праздником. Все маринеро и груметы почтительно приветствовали его, а наемники де Алмейды вообще приняли юношу в свою компанию и щедро угощали добрым вином.

– Господин, вам пора уходить, – сказал Гоэмон, взяв де Алмейду под локоть.

– Ни в коем случае! Давай выпьем… эй, амиго! – Фернан схватил за рукав подростка, обслуживающего столы. – Принеси нам вина!

– Нет! – резко сказал Гоэмон, теряя терпение. – Вам хочется спать в луже, как свинья?

– Как свинья… – Фидалго тупо уставился на юношу. – А что, это чертовски интересная мысль! – Он вдруг громко расхохотался, а затем, отсмеявшись, продолжил: – Лежишь себе среди милых, приветливых свинок, почесываешь бока, и тебе глубоко плевать, что думает об этом общество, сплошь состоящее из циничных притворщиков. И ростовщиков… будь они прокляты! Это из-за них я покинул свой замок и отправился воевать, чтобы рассчитаться с долгами…

Ему сильно хотелось еще выпить и поговорить, но Гоэмон тащил его за собой, как муравей кокон гусеницы – Фернан де Алмейда был крупнее японца. Юноша заметил, что за одним из столов назревает крупная ссора, которая в портовых тавернах очень быстро перерастала в выяснение отношений при помощи оружия.

Увы, до начала схватки покинуть таверну они не успели. Раздалась грубая брань, и клинок навахи – большого складного ножа, обагрился кровью. Ранение было легким – всего лишь неглубокий порез, но затем события развернулись нешуточные. Все клиенты таверны, словно одновременно, сошли с ума. Раздался звон клинков, дикие вопли, стоны раненых, грохот опрокинутых столов и скамеек… Вскоре все дрались с необычайной яростью и азартом, будто на портовых гуляк напал жестокий враг. Среди них были люди разных сословий, в том числе и дворяне, но запал у всех был одинаковый. Горячая южная кровь в их жилах, к тому же изрядно подогретая вином, взяла верх над здравым рассудком.

На Фернана де Алмейду тоже напали, но он даже не успел обнажить свой меч. Гоэмон жестким «ударом змеи» в область сердца отправил одного из нападавших в глубокий обморок, а второму припечатал свой башмак к подбородку с такой силой, что бедолага по пути к противоположной стене харчевни свалил с полдесятка драчунов.

– Ходу, сеньор, ходу! – яростно вскричал Гоэмон и с такой силой рванул на себя фидалго, что они вылетели из таверны, будто ошпаренные.

И вовремя – к таверне уже бежали стражники алькайда, командовавшего охраной рынка, а также улиц «бейти». У стражников чутье на драки было, как у хороших ищеек. В разборки они обычно не вмешивались (чтобы не попасть под горячую руку), зато потом отыгрывались на задержанных по полной. Никому из матросов, торговцев и жителей Лижбоа, схваченных за поножовщину в присутственном месте, не улыбалась перспектива отведать тюремной баланды и понюхать запах прелой соломы, полной вшей, которая служила постелью узникам Замка Святого Георгия. Приходилось платить, и немало, чтобы избежать судебных разбирательств и тюремного заключения. (Нужно заметить, что удар навахой – если, конечно, он не заканчивался смертью – не считался таким уж страшным преступлением, как богохульство, к примеру.)

Гоэмон об этом знал, поэтому постарался увести господина как можно дальше от таверны, хотя тот и рвался вернуться, чтобы кого-то за что-то наказать. Юноше совсем не хотелось рисковать последним кошельком с золотыми, потому как тот, что висел у пояса фидалго, был практически пуст.

Следующим утром он застал де Алмейду в мрачных раздумьях. Перед ним на столе лежал его кошелек и с десяток золотых монет – все, что осталось у фидалго после длительного загула.

– Вина… – мрачно сказал де Алмейда, не поднимая головы. – Возьми деньги и принеси мне вина.

– Я уже принес, – ответил Гоэмон и поставил кувшин на стол.

Фернан сумрачно взглянул на юношу, но ничего не сказал. Схватив кувшин, он жадно прильнул к нему, как теленок к коровьему вымени, и не отрывался от горлышка, пока не опустошил сосуд до половины.

– Увы, – молвил фидалго, – сказка закончилась. Вместе с деньгами. Нужно как-то перебиться зиму, а там снова на корабль – и в южные моря. Чем еще может заработать фидалго, кроме как своим мечом?

– Но вы ведь хотели вернуться в родное селение…

– Да, черт побери, да! Я намеревался уплатить долг ростовщику, чтобы вернуть закладную на свой замок. Деньги, прямо скажем, небольшие, но этого, – он указал на монеты, – точно не хватит. А если учесть, что еще и проценты набежали… О-о, дьявол! – Де Алмейда со стоном схватился за голову. – Все, о замке можно забыть. Будем считать, что я проиграл его в кости. Все-таки это более благородно, чем просто пропить свое имущество.

Гоэмон промолчал. Проблемы господина его мало касались. Дело Гоэмона – держать слово, а значит, служить честно. Что он и делает. Все остальное – кров для слуги, его одежда, пропитание – это заботы господина. Но он был огорошен, услышав продолжение речи де Алмейды:

– Такие дела, Мачадо… – Это прозвище, которое постепенно стало новым именем Гоэмона, переводилось как «топор»; оно прилипло к нему после сражения с пиратами, где ниндзя проявил себя как потрясающий боец. – Прямо скажем – хуже некуда. И все по вине моей невоздержанности! Дурья башка! – Фернан постучал себя кулаком по голове. – Не мозги, а мякина. Все пропил… Все! Дьявол! В общем, скажу так: мне довелось спасти тебя от верной смерти в море, а ты оказался моим добрым ангелом во время сражения с османами, поэтому я до сих пор хожу по грешной земле живым и здоровым. Так что мы с тобой квиты. Я освобождаю тебя от клятвы быть моим слугой. Клянусь в этом крестом Господним! – Де Алмейда с торжественным видом выставил перед собой меч рукоятью вверх, и получилось подобие креста. – По-иному будет просто несправедливо и грешно. Ты теперь свободен, как ветер, и можешь лететь на все четыре стороны, куда пожелаешь. Нужные бумаги я тебе выправлю, на это деньги найдутся. Если решишь возвращаться на родину, весной наймешься матросом на судно, которое идет в Малакку или в Гоа, а там до Чипангу рукой подать.