— Скажите на милость, — удивилась Ангелина Пименовна, ничуть не удивляясь, она привыкла к причудам Виталия.

— Помчался к одному знакомому старичку, убеленному... прошлым... Когда-то он, правда недолго, был деникинцем, — разъяснял Виталий. — Старичок в тюрьмах не сидел, как-то бог миловал, но азбуку перестукивания знает. Все очень просто: алфавит делится на пять рядов по вертикали и на шесть по горизонтали. Исключительно просто и доступно, я уже опробовал. Хотите, простучу что-нибудь?

— Увольте, — проронила Ангелина Пименовна. — Однако скажите, что это вы так оживились, прямо не узнаю вас. Точно цель жизни обрели.

— Раскрыть тайну интересного человека — разве не достойная цель для интеллектуала вроде меня? — объяснил Виталий.

— Какая там тайна, — возразила Ангелина Пименовна, которую задело, что не ее тайны раскрывает Виталий и что, следовательно, он не считает ее интересным человеком.

— Тайна, говорю вам! Сигналы почище марсианских. Достойно нашей фантасмагорической действительности. SOS из соседней коммунальной камеры. Вот где сюжет для наших писак. Однако когда же она начнет стучать?..

— Честное слово, все мужчины — дети, — пожала плечами Ангелина Пименовна.

Время тянулось медленно. Разговор не клеился. Виталий не находил себе места, прислушиваясь к шорохам за стеной. Он нервно прихлебывал чай; потом ходил по комнате, раскрывая журналы, лежащие на столе, и зачитывал вслух какие-то строки, над которыми надрывно хохотал, потом вышел покурить — и тут Ангелина Пименовна позвала его в комнату.

— Хоть мне и не хочется принимать в этом участие, — сказала она при этом.

— Чш-ш!

Из комнаты Игнатовой донесся отчетливый, прерывистый, исполненный какой-то осмысленной силы стук. Виталий сел под стенкой на корточки, положил перед собою таблицу и принялся чертить какие-то цифры на обложке журнала, который Ангелина Пименовна не решилась у него отобрать, чтобы не мешать.

Она сходила в магазин за чаем и булочками, а когда вернулась, Виталий, наморщив лоб, разбирал написанное им.

— «...вам свойственна историческая и политическая близорукость... ваше знамя скроено из розовой материи утопистов... за большевиками большинство, то есть число... истину не подтверждают числом со многими нулями на конце... остановитесь... услышьте нас...» Стало быть, она никакая не большевичка, — азартно заключил Виталий. — Сейчас простучу ей: кто вы? к какой политической партии принадлежите?

И он, прижавшись щекой к стене, держа одной рукой перед глазами таблицу, черенком столового ножа простучал свой вопрос.

За стеной, казалось, затаили дыхание. И вдруг град ударов посыпался на стену. Виталий заскользил глазами по таблице, но сразу сбился со счета, стук казался беспорядочным, безостановочным, как прорвавшееся рыдание. Стучали чем-то звонким, вроде пустой железной банки, колотили в стену неистово, точно пытались добыть оттуда воздух, которого не хватало. Даже Виталий побледнел.

Внезапно стук прекратился. Послышался скрип железной кровати. Ангелина Пименовна словно сквозь стену видела, представляя себе, как старуха, изнемогая от потрясения, доползла до своего старого ложа и рухнула в него.

Виталий и Ангелина Пименовна переглянулись — оба с испуганным видом.

Уйдите, — тихо сказала Ангелина Пименовна, и Виталий подчинился.

...Наутро Ангелина Пименовна столкнулась с соседкой на кухне. Вид у старухи был изможденный, но торжествующий. Игнатова улыбнулась Ангелине Пименовне. Та вжалась в стену, пропуская старуху в прихожую. И весь этот день с небольшими перерывами соседка стучала.

— Ну и как? — осведомился у Ангелины Пименовны Виталий, появляясь вечером на пороге их квартиры.

— Я сейчас занята, — сухо ответила Ангелина Пименовна, загородив собою вход.

Игнатова стучала и на следующий день, и еще два дня колотила она в стену. На четвертый день стук прекратился, и Ангелина Пименовна, у которой разыгралась головная боль, не сразу это заметила.

Спустя несколько часов Ангелина Пименовна осторожно поскреблась в ее дверь. Раздался скрип кровати, как тяжелый вздох измученного существа, и снова все стихло.

За месяц до того как Ангелина Пименовна затопила Виталия (по старческой рассеянности не закрыла водопроводный кран на кухне, а в раковине лежала тряпка), она подарила ему мужнино пальто, которое муж даже не успел надеть, новое, подарила от души. Виталий появился ранним утром, трезвоня, как на пожар, с тремя представительницами из жэка, и потребовал оплатить ремонт его пострадавшей от наводнения кухни. Шут с ним, с пальто, уже потом думала Ангелина Пименовна, но как увязать этот визит со всеми их разговорами, пониманием, участием, неужели все это ничего не стоит, раз человек приходит с комиссией ругаться и требовать пятьдесят рублей, которые она, конечно, отдала бы и так, без комиссий и суда общественности!

А Виталий этой демонстрацией как бы решил подчеркнуть особую независимость своей натуры, свободной от такого предрассудка, как пошлая благодарность за подаренное пальто, и вместе с тем хотел преподать своей приятельнице некий урок реальных человеческих взаимоотношений, заключающийся в следующем: если люди не будут время от времени крепко закручивать свои краны и гайки и не научатся удерживать эмоции, то сквозь их отношения, как сквозь ветхие перекрытия, неизбежно протечет реальность со всей ее разъедающей, разрушительной силой, и все покроется несмываемыми пятнами, вся жизнь пойдет прахом.

Лицо его было высокомерно-отрешенным. За спиной Виталия стояла председатель домкома Самсонова, и в лучах ее бордового пальто блекли, таяли окаймляющие ее фигуры члена товарищеского суда Никишиной и жэковского бухгалтера Любы.

— Здравствуйте, а мы к вам пришли, — кокетливо сказал Виталий оторопевшей в дверях Ангелине Пименовне.

— Что ж, проходите, — сразу все поняв, ответила она.

Виталий посторонился, пропуская женщин, даже сделал попытку поддержать Самсонову под локоток, но та пришла сюда не для того, чтобы ей выкручивали руки и навязывали не свои слова и поступки: она спокойно отвела руку Виталия и прошла в коридор. В глазах ее товарок бушевали любопытство и радость: наконец-то и до вас дошла очередь, вот вы, как все прочие, схлестнулись, а корчили из себя бог весть что, так что простите великодушно, не будем снимать обувь, хотя на улице и слякоть, не в гости, чай, пришли, а по долгу службы.

Самсонова сказала бесцветным голосом:

— Ангелина Пименовна, простите за вынужденное вторжение: Виталий Васильевич жалуется, что вы залили его.

— Я... да... так случилось... — заторопилась, краснея, Ангелина Пименовна, — забыла закрыть кран, да. Телефон зазвонил, я отошла от раковины, а там тряпочка лежала...

— Разрешите, — сказала Самсонова.

Трехглавая комиссия вступила на кухню, где старуха Игнатова варила себе завтрак. Она даже не обернулась. Зная ее обычай, комиссия тоже промолчала, лишь бухгалтер Люба машинально сказала в