В общем, в Президиуме пока сохранялся так называемый «ленинский коллегиальный стиль руководства», и не сказать, что в самом плохом варианте. То есть власть, отобранную у Хрущева, соратники по партии толком поделить еще не успели.

Мое будущее место работы, НИИ «Мечта», строился ударными темпами, малый корпус был уже готов, в нем началась отделка, да и большой от него не сильно отставал.

Это было типовое здание школы, подобных с середины шестидесятых много настроили по Москве, а потом и всему СССР – трехэтажное здание спереди, застекленный переход и двухэтажное сзади. В нем три сравнительно больших помещения – актовый зал, столовая и спортзал. И несколько классов поменьше – мастерские и какие-нибудь кабинеты. Не исключено, что актовый зал будет использоваться по прямому назначению – для испытаний электромузыкальной аппаратуры. Вот со спортзалом так не получится, там в скором времени образуется производственный участок. И под ним тоже, с более тяжелым оборудованием.

А вот с жилым домом все получалось не столь радужно. Пока его довели только до третьего этажа. Если такие темпы строительства сохранятся, то новоселье получится разве что где-то в районе ноябрьских праздников. Впрочем, это не страшно, туда и на мопеде ехать от силы полчаса, а на мотоцикле почти вдвое быстрее. Тем более что мне могут и опять временно выдать «Волгу».

Ну, а пока я повез магнитофон, колонки и гитару на косыгинскую дачу все на том же «Москвиче» Ефремовых. Когда я туда явился, дочь Косыгина еще не приехала, и ему был вручен маленький кубик Рубика три на три, купленный Антоновым в киоске.

– Вы что, считаете, советской промышленности такое не под силу? – удивился Алексей Николаевич. – Кстати, весьма занятная игрушка. Затягивает.

– Это смотря сколько делать. Если десяток, то он получится даже лучше этого образца. Намного лучше. С тысячей или двумя мы тоже не пролетим. А вот делать миллионы, да чтобы кубики не заедали и не разваливались в руках, чтобы об дефекты литья пальцы не ранились, цветные наклейки с граней не отваливались и вообще чтоб смотреть было не противно, вряд ли получится. Особенно быстро, а времени на долгую раскачку нам никто не даст.

Потом мы с Алексеем Николаевичем немного поговорили про радиоэлектронику.

– По изучении ваших материалов у меня сложилось мнение, что микропроцессорная техника – это ключевая технология конца двадцатого и начала двадцать первого веков, – заявил советский премьер. – И ее развитие во многом определяет место страны в мире. Так, может, следует начать уже сейчас? Пока не поздно. Кажется, отставание Советского Союза от стран Запада пока еще не слишком велико.

– Увы, – вздохнул я, – это только так кажется, но на самом деле оно не важно. Развивать, конечно, можно, и я готов в этом участвовать, тем более что это моя специальность, но прошу учесть, что не только сейчас, но и в начале восьмидесятых годов в Китае вообще никакой электроники не было. Ни развитой, ни отсталой. По сравнению даже с не таким уж передовым в этом смысле Союзом – ноль. Пустыня. А в восемнадцатом году складывается впечатление, что вся электроника мира делается в Китае! Ну и совсем немного в Японии. И ни фига китайцам поздний старт не помешал. То есть не в производительных силах тут дело, а в производственных отношениях. Хорошо, помогу я вам эти самые производительные силы подтянуть, а дальше что? Несоответствие от этого только увеличится. Как со временем скажет один ваш коллега, тоже премьер, – хотели как лучше, а получилось как всегда. Рыба ведь гниет с головы, а вы ее хотите чистить с хвоста.

– Какой именно коллега?

– Виктор Степанович Черномырдин. Кстати, в Сети можно найти сборник его афоризмов, если хотите, могу предоставить.

– Да, будьте добры. Даже по одному высказыванию чувствуется, что человек это неглупый и неординарный.

Но тут нам сообщили, что приехала Людмила Алексеевна, и мы прошли в большую комнату, где уже стоял мой магнитофон и лежала гитара.

Дочери Косыгина было не восемнадцать лет и даже не двадцать пять, как можно было предположить, исходя из ее музыкальных предпочтений, а тридцать семь. Правда, выглядела она немного моложе – ясное дело, при таких родителях у женщины есть время и возможности следить за собой. Я произнес краткий спич о том, что музыка «Битлз» – это прекрасно, но советские комсомольцы, вооруженные самым передовым в мире учением, под руководством КПСС способны на гораздо большее. Им по силам не просто развить тему, а подняться к ее сияющим вершинам и там утвердиться. Я чуть не добавил «своим могучим седалищем», но смог вовремя удержаться.

При первых моих словах Людмила скривилась, но быстро поняла, что это голимый стеб, заулыбалась, а в конце даже похлопала.

Косыгин сидел со скучающим видом. Он от меня подобное уже слышал, причем не раз. Наверное, после концерта он мне скажет, что мои успехи в освоении советской официальной фразеологии все еще оставляют желать лучшего, хотя, конечно, по сравнению с первыми попытками прогресс налицо.

Ну, а Клавдии Андреевне, похоже, вообще было все равно, что я там несу. Сразу по приезде на косыгинскую дачу я убрал ей боли в позвоночнике, беспокоившие ее уже больше суток, и теперь она тихо блаженствовала.

Мой мини-концерт произвел впечатление на всех, но самое сильное – на Людмилу.

– Это ваши стихи? – пораженно спросила она, имея в виду первую песню.

– Ну что вы, их автор Александр Кочетков, незаслуженно забытый поэт, умерший двенадцать лет назад.

– Обязательно почитаю, но музыка тоже сильная. Кто это играет и на чем?

– Играют мои друзья на инструментах моего изготовления. Пока еще опытных.

Клавдии Андреевне понравилась «Осень», в девичестве «Даркнесс, даркнесс». Но, кажется, не мелодия и не слова, а мое исполнение.

– Не думала, что вы, Виктор, умеете так душевно петь, – вздохнула она. – И играете очень неплохо. Что же вы раньше про это ничего не говорили?

Ну, а сам Косыгин одобрительно отнесся к песне про Ленина и юный Октябрь. Он сказал:

– Против такого, наверное, даже Михаил возражать не будет, особенно перед пленумом и если будет отзыв от Союза композиторов. И Леониду, пожалуй, тоже не помешает послушать, оставьте мне пленку. Может, Ильич и оценит, он сам, говорят, в молодости писал стихи. Я, правда, их не читал.

Тоже мне, редкость великая, подумал я. Антонов, уж на что не юноша бледный со взором горящим, и то их писал. Когда он в семьдесят втором делал синтезатор для одной рок-группы, то, пораженный поэтической беспомощностью их текстов, в перерывах работы написал им несколько своих. Одна песня на его слова даже имела определенный успех. Может, кто слышал? Называется «Дави клопа». И вообще, Михаил – это, наверное, Суслов. Да уж, весьма сомнительный комплимент – одобрение песни самим Сусловым. Хотя для произведений Пахмутовой сойдет, не Франку же Фариану их одобрять. И при чем тут, интересно, пленум?

– Пленку берите, не вопрос, – подтвердил я Косыгину, – только учтите, что запись четырехдорожечная стерео. Из отечественных магнитофонов ее сможет воспроизвести только «Яуза-10».